Пагубная любовь

Бранко Камило Кастело

— Какая видная девица! — повторил священнослужитель, косясь одним глазом на Мариану, а другим — на ревнивую настоятельницу, маявшуюся рядом.

— Оставьте девицу в покое, скажите лучше, когда человеку зайти за вином.

— Когда угодно, сеньора настоятельница, вы только заметьте, какие глаза, какое сложение, вся девица какова!

— А вы, сеньор отец Жоан, заметьте, что у меня есть дела поважнее.

И она удалилась: сердце ее истекало кровью, а с верхней губы скатывались слезинки...

слишком крепок был нюхательный табак.

— Откуда вы, душенька? — осведомился нежно капеллан.

— Из деревни, — отвечала Мариана.

— Сам вижу, что из деревни; но из какой?

— Я не на исповеди.

— А не мешало бы вам, барышня, исповедаться мне, я как-никак священник...

— Сама вижу.

— Какая злюка!..

— Сами видите.

— Что надобно вам здесь в монастыре?

— Я уж сказала там, кого мне надобно.

— Мариана, ты? Иди сюда!

Девушка холодно кивнула отцу капеллану и направилась к монастырской приемной, откуда донесся голос.

— Мне хотелось бы поговорить с тобою с глазу на глаз, Жоакина, — проговорила кузнецова дочь.

— Попробую получить разрешение; подожди меня здесь.

Капеллан ушел, и Мариана в ожидании приятельницы стала вглядываться в монастырские окна. У одного окна сквозь железную решетку она разглядела сеньору, одетую по-мирски.

«Не она ли? — спросила девушка у своего трепещущего сердца. — Быть бы мне любимой так, как любима она...»

— Поднимись по ступенькам, Мариана, и войди в первую дверь справа, сейчас я там буду, — сказала Жоакина.

Мариана сделала несколько шагов, снова поглядела в окно, где увидела только что сеньору в мирском, и повторила еще раз:

— Быть бы мне любимой так, как она!..

Войдя в приемную, она спросила приятельницу:

— Послушай, Жоакина, кто эта барышня, беленькая такая, кожа как молоко, я только что в окне ее увидела?

— Послушница, должно быть, есть тут две пригоженькие.

— Она одета не по-монашески.

— А, тогда знаю: это дона Терезинья Албукерке.

— Стало быть, не ошиблась я, — молвила Мариана задумчиво.

— Знаешь ее?

— Нет; но пришла потолковать с тобою ради нее.

— Как же так? Какое у тебя дело к этой барышне?

— У меня никакого; но я знаю одного человека, и он очень ее любит.

— Коррежидоров сын?

— Он самый.

— Да ведь он в Коимбре.

— Не знаю, там он либо где еще. Окажешь мне милость?

— Коли смогу...

— Сможешь. Мне б хотелось поговорить с нею.

— Ничего себе! Не знаю, удастся ли: монахини глаз с нее не сводят, а завтра она отбывает.

— Куда?

— В другой монастырь, то ли в Лиссабон, то ли в Порто. Вещи-то уже уложены, а она сама не своя оттого, что должна уехать. Чего тебе

от нее надо?

— Не могу тебе сказать, сама не знаю... Хотела передать ей письмецо... Добейся, чтобы она сюда пришла, подарю тебе ситцу на платье...

— Ишь какая ты богачка, Мариана! — смеясь, прервала ее подруга. — Не нужен мне твой ситец, товарка. Коли сумею потолковать с ней так, чтоб никто не услышал, скажу все, что надо. Час как раз подходящий, звонили на молитву... Жди меня здесь...

Жоакина успешно справилась с нелегким поручением. Тереза сидела одна, задумавшись и не сводя глаз с того места, на котором несколько минут назад видела Мариану.

— Окажите милость, менина, пойдемте со мною, да не мешкая, — проговорила служанка.

Тереза последовала за ней и вошла в приемную для свиданий с глазу на глаз; Жоакина вышла в коридор и заперла дверь, проговорив:

— Как только кончите, постучите в дверь, да постарайтесь кончить поскорее. Ежели спросят, где ваша светлость, скажу, менина вышла подышать на башенку...

Дона Тереза спросила Мариану, кто она такая, и дочь кузнеца ответила дрогнувшим голосом:

— Я письмо принесла вашей светлости.

— От Симана! — воскликнула Тереза.

— Да, моя сеньора.

Затворница судорожно прочитала и перечитала письмо и проговорила:

— Я не могу писать, у меня украли чернильницу, и никто не хочет одолжить свою. Передайте ему, что утром я уезжаю в Порто, в монастырь Моншике. Пусть не печалится, чувство мое неизменно. Сюда пусть не приезжает, оно и бесполезно, и очень опасно. Пусть приедет в Порто, я найду способ поговорить с ним. Вы все это скажете, да?

— Да, моя сеньора.

— Не забудьте, прошу вас. Сюда ни в коем случае. Бежать невозможно, со мною поедет много народу. Кузен Балтазар поедет, и кузины, и отец, и слуг неведомо сколько, кто при летейре, кто при вещах. Похитить меня по дороге — безумная затея и может очень плохо кончиться. Вы все это скажете, ладно?

Жоакина проговорила из коридора:

— Скорее, менина, настоятельница уже ищет вас.

— Прощайте, прощайте, — сказала Тереза в волнении. — Вот вам на память, в знак моей признательности.

И, сняв с пальца золотое кольцо, она протянула его Мариане.

— Не возьму, моя сеньора.

— Но почему?

— Ничем не заслужила я. Плату я лишь с того возьму, кто меня послал. Оставайтесь с Богом, моя сеньора, да пошлет Он вам счастия.

Тереза вышла, и Жоакина вернулась в приемную.

— Уже уходишь, Мариана?

— Ухожу, нынче я тороплюсь. Как-нибудь в другой раз побуду с тобою подольше. Прощай, Жоакина.

— И ничегошеньки не расскажешь? А ее милый здесь, поблизости? Ой, расскажи, девушка, я никому ни словечка!