Палач
Шрифт:
Вскоре повозка и всадники остановились среди редкого осинника.
— Что еще? — все так же сердито спросил бюргермейстер. На этот раз он уже поленился выглянуть в окошко.
— Вон этот дом, — ответил возничий, в голосе которого чувствовалась напряженность.
— Хорошо. Устраивайся. У тебя удивительная мазь. Голова не болит и не кровоточит. Слышишь меня, «Эй»? Вечером кого-нибудь пришлю…
Возничий помог стражникам достать из ящика позади повозки большие узлы своего попутчика и уложить их между деревьями.
— Да, славная мазь. Моя рана уже не горит огнем, — вяло улыбнулся Вермет, обтирая о плащ руки коснувшиеся вещей своего спасителя. — Иди сам. Да поможет тебе Господь…
Мужчина в широком плаще, не сказав ни слова, подхватил на плечо самый большой из узлов и стал спускаться с пригорка в сторону чернеющего среди низкорослых елей дома.
Не проявив никакого интереса ни к самому дому, ни к тому, что его окружает, мужчина быстро прошел свой путь и ввалился в дощатую дверь. Тут же, прямо у порога, он сбросил свой груз и поспешил за остальными вещами. Только перетащив свои узлы, он обвел взглядом просторное помещение и удовлетворенно кивнул, заметив в углу сложенный из природного камня очаг.
— Огонь, мне нужен огонь, — скороговоркой промолвил новый жилец и, сбросив плащ, стал развязывать свои узлы. Осторожно, с любовью переложив многие баночки, горшочки, узелки и деревянные ящички, он с поспешностью схватил небольшой топорик и бросился к деревянным полкам, во множестве тянувшимся вдоль стен.
Это были единственные сухие дрова, из которых можно было по-быстрому разжечь огонь. Не имея возможности помочь себе левой рукой, мужчина держал доски ступнями и сидя колол их вначале в нужную щепу, затем в дрова. Изрядно взмокнув от усилий и напряжения, которые известны лишь одноруким, он все же остался доволен собой и быстро выложил в очаге шатер из деревяшек, внутри которого поместил щепу.
После этого мужчина взял из вещей, разложенных на глиняном полу, покрытом истлевшей соломой, странный предмет с несколькими колесиками и благодарно произнес:
— Спаси вас Бог на небесах, мудрый Гальчини. Я бы свихнулся, пытаясь высечь искру одной рукой. А этот удивительный механизм избавит меня от лишних мучений.
Зажав коленями механизм, мужчина придвинул его как можно ближе к очагу и стал бить по колесикам ладонью здоровой руки. После нескольких ударов он выбил сноп искр, который удачно осыпал щепу. Мужчина тут же упал на колени и стал осторожно раздувать крошечные язычки пламени. Он счастливо заморгал, когда спасительный дым возвестил о том, что ожившее пламя стало набирать силу. Осторожно вороша щепу и кладя сверху тонкие дровишки, мужчина радостно улыбался, совсем не чувствуя, как по его лицу сбегают ручейки слез.
Вскоре огонь стал с жадностью поглощать дерево.
— Теперь все будет хорошо.
Захотелось растянуться на полу и закрыть глаза. Но такой слабости нельзя было позволить даже в мыслях.
Мужчина встал и, пошатываясь от слабости, подошел к своим вещам. Он поднял небольшой медный котелок и ударом ноги открыл дверь.
Оказавшись за порогом, он быстро осмотрелся и пошел к кустам, покрывающим каменные выступы. Здесь, как и ожидалось, он вначале услышал, а затем и увидел поток мутноватой воды. Осенние дожди оживили ручеек, и тот, гордый обретенной силой, весело нес прелую листву, набухшие ветки и нечистоты из городского рва.
Мужчина зачерпнул полный котелок и сделал несколько глотков. Вода отдавала затхлостью и была неприятна на вид, но ее живительная сила освободила горло от мучившей жажды.
Вернувшись в дом и подбросив дров, новый жилец закрепил на деревянных стойках железный вертел и пристроил на нем котелок с водой. Только теперь он успокоился и внимательно осмотрел свое жилище.
В этом доме уже давно не жили. Толстый слой пыли покрывал бревенчатые стены, несколько лавок, крепкий стол и небогатую домашнюю утварь. Густая паутина клоками свисала с балок и затянула половину широкой лежанки с полуистлевшим тюфяком. Ни одна нога не переступала порог этого дома вот уже, по крайней мере, несколько лет. Даже вор и нищий бродяга не осмелились сделать это, несмотря на то что дом хорошо просматривался с дороги и был еще крепким и надежным.
Без всякого сомнения, дом внушал людям ужас и заставлял их держаться как можно дальше. Это был дом, в котором умер палач.
Но мужчина, завороженно наблюдавший, как закипает в котелке вода, не желал об этом думать. Его мысли были о другом, более печальном. Ибо это касалось его самого, его собственной жизни. Еще совсем недавно он не задумывался о том, что будет упорно цепляться за малейшую возможность спасти себя. Только теперь, когда смерть дышала ему в лицо, а тело горело жаром, он понял, что не должен умереть. Он должен жить. Он хочет жить.
А еще он принял решение… Он был готов… к тому, чтобы отсечь себе руку, если не помогут великие знания, переданные ему мэтром Гальчини.
В эти минуты, печально поглядывая на маленький топорик, он думал о том, что придется рубить руку выше локтя. И, скорее всего, несколько раз. Уж очень маленький топорик.
Веселые языки пламени оживили угрюмый дом и согрели мужчину настолько, что он спокойно воспринимал то, о чем так много думал за последние дни после ранения.
Он медленно размотал повязку. Осторожно положив на колено кусок гнилого мяса, приложенный еще в Мюнстере, мужчина взглянул на левую руку. Раны на кисти и на три пальца выше еще более распухли и, едва не сливаясь, приобрели лилово-бордовый цвет. Казалось, стоит коснуться в этих местах пальцем, и тонкая корка нароста лопнет, освобождая потоки гноя.
Но это как раз было то, чего он добивался. Он должен сделать это.
Мужчина вытащил из ножен широкий короткий нож и протянул его к огню. Едва раскалив железо, раненый решительно приложил его к кисти и с силой погрузил в опухлость. Зеленовато-белая кашица с готовностью рванулась из рассечения, подталкиваемая кровяной сукровицей. Тяжело дыша, мужчина вытащил нож и тут же погрузил его во вторую вздутость. Затем, отложив нож, он пальцами придавил рассеченные места, еще более освобождая их от гноя и грязной крови.
Не издав ни звука и даже не сморщившись, мужчина стал черпать рукой из котелка горячую воду и наскоро промывать вскрытые раны. После этого, вытерев их правым рукавом, он приступил к главному и важному.
Пальцы его раненой руки, насколько позволяла боль, прижали кусок гнилого мяса к колену. Нож осторожно коснулся его с края и стал медленно срезать то, что казалось крупинками соли на его поверхности. Все срезанное он разделил надвое и погрузил как можно глубже во вскрытые раны.
Теперь можно было вновь перевязать руку и приступить к приятному и все еще необходимому. Недолго провозившись со своими бутылочками и горшочками, мужчина извлек из них несколько щепоток истолченных корней и травы, а также тягучие мази и резко пахнущие порошки. Все это он бросил в кипяток и, помешивая ножом, стал ждать.