Паломничество на Синай
Шрифт:
Один из холмов у дороги завершается церковью. Холм служит основанием для каменного храма, органически из него проросшего и осенившего долину крестом:
так ставят часовни в Грузии и Армении, и в этом завершении мир получает верховное оправдание.
Владыка говорит, что это церковь Святого Креста, а рядом с ней монастырь строит дом, чтобы кто-нибудь мог поселиться.
В одном селении отец Михаил вышел и вскоре вернулся с немолодым проводником-бедуином, разместившимся в кузове.
По наезженной колее пересекаем песчаную долину с сизыми кустиками колючек. За ней машина долго спускается по извивам дороги, уже едва различимой, или, надрываясь, взбирается круто вверх.
Оставив машину, идем по расщелине между почти черными горами, покрытыми то будто осыпями шлака от гигантской плавильной печи, то острыми пластинками, похожими на осколки чугуна. Подняв такой осколок, Владыка замечает, что судя по отливу, в этих породах много железа, и что во времена фараонов на западной стороне Синая были горные рудники, где добывали руду, бирюзу, драгоценные камни, выпиливали гранитные плиты для построек фараонов.
Спустившись между мертвыми горами, попадаем на дно черного котла — не хватает только адского пламени. Кажется, что оно уже отгорело здесь и выжгло все живое — ни деревце, ни травинка не пробиваются сквозь осыпи, хрустящие под ногами.
Выбрались из котловины — впереди бедуин в белой накидке, за ним мы растянувшейся цепочкой — и вдруг все неузнаваемо изменилось. Вокруг поднимаются пологие горы, столь же безжизненные, но светлые и словно сплавленные и отекшие остывающей породой. А напротив, на плоской макушке горы появилось несколько прямоугольных строений.
Они сложены из тесаных плотно пригнанных камней без связующего состава и похожи на маленькие крепости с округлым лазом вместо двери. Согнувшись в три погибели, можно пролезть внутрь и увидеть те же голые камни, иногда балки потолочного перекрытия, явно более позднего происхождения. В одном из домиков крыша настелена из камыша, сохранились каменный очаг, плоский круглый камень для размола зерна, остатки плетеной циновки. В другом оказалось узкое окошко, и странно смотреть в него и знать, что кто-то, кого уже тысячи лет нет на свете, вот так же стоял здесь и видел эту долину и эти горы.
Отец Михаил, выбравшись из лаза и стряхнув густую пыль с подрясника, говорит, что строения относятся к легендарным временам набатеев, заселявших Каменистую Аравию на севере, о которых упоминали Иосиф Флавий, Овидий, Плутарх. Их главный город Петра лежал между Иерихоном и Синаем, и через него шли торговые пути в Египет, Сирию, Палестину, тянулись караваны с восточными пряностями, ладаном и смирной, золотом и драгоценными камнями. Через аравийскую пустыню царица Савская на горбах верблюдов везла дары Соломону, чтобы приобщиться к его премудрости, — что мы можем сделать даром. Даже и теперь караваны проходят по тем же дорогам, с теми же пряностями и, может быть, тем же опиумом.
Из Египта через пустыню Эт-Тих и Акабу пролегали пути паломников в Мекку. Южнее и восточнее, вдоль берегов залива Акабы, селились потомки Авраама и Хеттуры, пастушеские племена мадианитов, — еще пророк Исаия упоминает о множестве их верблюдов и быстроходных дромадеров. Интересно, каким богам поклонялся священник Мадиамский, на дочери которого женился Моисей?
Во времена исхода евреев вся география была другой: обильнее источники, богаче растительность, больше было зверей и птиц, иначе не могли эти шестьсот тысяч, не считая женщин и детей, пройти даже от Египта до Хорива, где Господь стал питать их манной из Своих рук. Некогда зеленела и эта долина. После набатеев бедуины пригоняли сюда стада на весенние пастбища, потом здесь селились монахи. Ушла вода — ушли люди, иссохли травы.
Пока все еще осматривают древнее поселение, в шутку предлагая отцу Илие богатый выбор, а потом в мой бинокль стараются рассмотреть за горами Тарфу, я поднимаюсь на верхушку горы.
Воздух сух, прокален, и несмотря на полуденный зной, дышится легко. Вздымаются вокруг пустынные охристые горы с лысыми макушками. Они кажутся монолитными, будто некогда поднялось волнами море лавы и застыло, и складчатые выступы похожи на сгустившиеся наплывы, стекающие к основаниям гор. Наша группка — монахи с седыми головами, в длинных черных одеждах и бедуин в белой накидке среди них — картинно смотрится на краю обрыва над этим пустынным безжизненным простором.
Что осталось от Аравийской Петры, роскоши и пряности давних веков? Что сохранилось живым от фараонов, жрецов и мистерий Древнего Египта? Все расплавило и испепелило время, напоминая, что так и небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят. Дивно и странно — только зеленеет Терновый Куст, опаленный божественным огнем, и живет монастырь, выросший вокруг этого куста.
Проезжаем вдоль склонов, по желтой известняковой поверхности которых проложены длинные ребристые полосы черного камня, будто строки с неразличимым издали текстом. Иногда эти жесткие ровные пласты вздымаются под более или менее крутым углом к горизонту, создавая причудливые чередующиеся геометрические узоры. Или тянутся поверху, повторяя хребты зубчатыми гребнями, и тогда горы похожи на залегших один за другим ощетинившихся зверей.
На месте схлынувших потоков и водопадов ниспадают лавины глыб, камни обкатаны, отполированы. В других местах породы снова раздроблены, измельчены, сверкают кварцевыми вкраплениями, и, когда мы выходим, я собираю золотистые, или сахарно-белые с золотым блеском, или совсем прозрачные кристаллические обломки, чтобы их рассмотреть.
Но основным цветом гор остается темно-багровый. Грандиозные панорамы багровых хребтов с острыми вершинами раскрываются на фоне синевы. Они надвигаются, окружают и снова расступаются, чтобы открыть другую величественную пустынную горную панораму. Торжественная красота есть в строгой монотонности этих пейзажей, в их очищенности от подробностей — такой может быть поверхность другой планеты.
И каждый раз заново поражают каменные строения, покинутые тысячелетия назад на развилке дорог или в глубине ущелья.
Часов около четырех машина остановилась на обрыве пересохшей реки, когда-то протекавшей в глубокой каменистой трещине. Теперь только трещина рассекает равнину. На западе она замкнута высокой горной цепью с пирамидальной вершиной, поднятой над общей ломаной линией хребтов. Солнце стоит за этой багровой обрывистой грядой, силуэт ее резко контрастирует с бледной желтизной песков, еще озаренных, и отбрасывает на них лиловые тени, сгустившиеся до фиолетовых в ущельях.