Палуба
Шрифт:
Выйдя из своих апартаментов, они двинулись по коридору к маленькому лифту, обслуживавшему только обитателей двух люксовых номеров. По пути к ним приблизился ночной стюард — длинный, худой, как палка, человек с круглыми очками на блестящем от жира носу и зачесанными назад волосами. Он казался Риган каким-нибудь студентом-первокурсником. Речь его блистала интонациями, характерными для обитателей достаточно бедных городских кварталов. Стюард услужливо поинтересовался у дам, всем ли они довольны Они ответили, что все в порядке, после чего Вероника спросила, кто живет во втором люксе.
— Я бы очень хотела познакомиться с нашими соседями, — сказала она. — Вы знаете, кто эти люди?
Подошел лифт и стюард открыл перед дамами дверь.
— На этот раз соседний номер пустует, так что вы будете полностью предоставлены сами себе. —
Без пяти семь вечера Камерон Хардвик был уже готов к выходу в коктейльный зал, прилегавший к ресторану “Король Артур”. Он знал, что в привычку многих пассажиров входило выпивать аперитив перед обедом. Кроме того, в любом случае все, кто шел обедать, должны были неизменно пройти через коктейльный зал. Камерон хотел быть там, то есть именно в том месте, где бы он мог перехватить леди Экснер, проследовать за ней и сесть, если уж не рядом с ней, то хотя бы как можно ближе. “Компаньонке леди Экснер, — размышлял Камерон, — лет двадцать пять или даже чуть больше. Может, попытаться приударить за ней, а? Или это будет уж очень смело с моей стороны”.
Хардвик изучил свое изображение в зеркале и нахмурился, увидев небольшую полоску грязи на вороте рубашки. “Черт! В этом мире разучились даже стирать рубашки, — возмутился мужчина. — Хорошо еще, что горничная отутюжила брюки и пиджак”. Камерон любил нестареющую, казалось, костюмную комбинацию: голубой пиджак-блейзер, светло-голубую рубашку, полосатый галстук и брюки цвета хаки. Ботинки от “Бали” блестели, как новенькие. Новыми они не были, но Хардвик тщательно о них заботился. Впрочем, как и обо всем другом в своем гардеробе.
Итак, он был готов к выходу в свет. Хардвик бросил на себя еще один, теперь уже вполне удовлетворенный взгляд в зеркало и увидел отлично загорелого симпатичного парня. В голове пронеслись традиционные похвалы женщин, которые привычно сопровождали его повсюду, где бы он ни появлялся. Взять хотя бы ту блондинку-крупье в казино Монако, которая умудрилась сунуть ему в руку листок со своим телефоном, когда ее дружок отвернулся, чтобы спустить очередную порцию капитала. “Ты потрясающий парень, Хитклиф”, — прошептала тогда та блондинка. Или взять другую его поклонницу, богатенькую студентку из какого-то Лондонского колледжа, которая все твердила, что в сравнении с ним все ее дружки из класса кажутся страшно глупыми, незрелыми. Или, например, ту пятидесятилетнюю матрону, которую он очаровал в Португалии и которая только и делала, что твердила ему: “Мне так скучно ходить одной по казино. А ведь мой муж был таким же, как ты, высоким, стройным и красивым…”
Хардвик, где бы он ни бывал, буквально купался либо в громких, либо в тайных, произносимых страстным шепотом женских похвалах. Он слышал их в основном тогда, когда сопровождал своих дам к игровым столам казино, где помогал им спускать их денежки. Дамы эти тратили денежки не только на азартные игры, но, конечно, и на самого Хардвика. Правда, свою долю их щедрости он получал несколько позднее в уединении гостиничных номеров.
В последние годы, однако, Хардвик начал пони мать, что везение его потихоньку стало слабеть Давно уже на его долю не выпадало действительно большого выигрыша. Женщины, с которыми он встречался, не прочь бывали заплатить за обед или за номер в гостинице. Но на нечто большее с их стороны рассчитывать было уже трудно. По нынешним временам женщины больше не были столь свободны в тратах. А Хардвику требовались действительно крупные деньги, те, что могли бы придать ему чувство победителя, столь важное в игре в карты, которой он посвящал слишком много времени. Именно поэтому, когда ему подвернулся такой случай, Хардвик не стал его упускать. “Карты выпали, что надо, — думал Хардвик. — Это — судьба”. Тем более, что все так похоже на тот первый случай, когда ему здорово повезло.
Добыча, которая досталась ему тогда в результате его первой “операции”, теперь хранилась в сейфе нью-йоркской квартиры Хардвика. Он лишь однажды надел на людях эту добычу, эту удивительную вещицу: великолепной работы карманные часы со столь же великолепным футляром, инкрустированным драгоценными камнями. Сделаны часы были специально для венецианского Дожа в XVI веке и цены практически не имели. Сначала Хардвик даже хотел их продать, но потом решил, что это. будет слишком опасно. Потому что, наверняка, часы эти, уже числились
Отвернувшись, наконец, от зеркала, Хардвик подошел к платяному шкафу, достал “Ролекс” и защелкнул часы на запястье — они выглядели в его глазах жалким подобием его тайного сокровища. Потом он протянул было руку к футляру с игральными картами, но вовремя передумал. “Нет, сегодня играть не буду, — решил Хардвик. — Я не буду с этим подкатываться к кому-либо на корабле”. Дело было в том, что на обороте этих прекрасных, выполненных на бумаге отличного качества картах каллиграфически изысканным почерком был выведен его домашний адрес: 66, Гремерси Парк Саут, Нью-Йорк, знать который никому не было никакой нужды. Тем более не было нужды кому-либо знать то, что Хардвик обитал в дешевом многоквартирном доме без лифта. Впрочем, и эта квартира была не Хардвика. Он был достаточно хитер, чтобы и тут устроиться без лишних трат. Собственное жилье Хардвик снимать или покупать не стал, а поселился со своим отцом. Когда же тот однажды напился в последний раз в своей жизни, после чего очнуться уже не смог, даже такие прожженные негодяи, как владельцы дома, не смогли выселить Хардвика из этой квартиры.
Представлялся Хардвик всегда как “советник по частным инвестициям”. Это всегда впечатляло и, с другой стороны, прекрасно объясняло тот факт, что он не имеет необходимости ходить куда-то на службу.
Камерон был доволен жизнью. Он был уверен, что вскоре сорвет большой куш. Для этого надо лишь сделать так, чтобы к концу этого круиза два тела плавали где-то в глубинах Атлантики. Направляясь в коктейльный зал, Хардвик уже чувствовал, как двести тысяч долларов наличными лежат в его руках.
Гевин Грей вошел в коктейльный зал и осмотрелся. Собравшиеся здесь не показались ему особо интересными людьми. Так, во всяком случае, он поначалу решил. Представлены тут были в основном одни и те же известные ему категории, в частности, категории супружеских пар. Некоторые из них явно принадлежали классу ежегодных путешественников, выбиравших для излюбленного отдыха какое-либо одно время года. Другие, безусловно, впервые попали в круиз, а поэтому даже в первый свой вечер на корабле вырядились в лучшие костюмы и просто-таки светились от переполняющего их радостного чувства принадлежности к тем полутора процентам населения Земли, что могут себе позволить отправиться в путешествие на корабле через Атлантический океан. “Они явно ни на чем другом никогда не плавали, за исключением, скажем, какого-нибудь паромчика до Стейтен Аи-ленд”, — подумал про них Гевин. Поэтому и относился он к ним с презрением. Ему было бы проще просто избегать всякого контакта с этими людьми. Дело в том, что они большую часть времени на корабле, насколько он знал, неизменно проводили за написанием несметного числа открыток, все из которых обязательно начинались с фразы: “Как жаль, что тебя здесь со мной нет!”
Гевину не понравилось то, что несколько столов в зале были сдвинуты в некие конструкции. За одной из них уже устроилась группа человек из шестнадцати, чьи голоса звучали все более громко и хрипло. Гевину в принципе не нравилось, когда фирмы награждали лучших специалистов по продажам групповыми поездками в какой-нибудь круиз и селили их при этом в первоклассных каютах. По мнению Гевина, было что-то вульгарное в том, когда в роскоши океанского круиза ты вдруг нос к носу сталкивался с людьми, которые только тем и отличились, что умудрились продать глупым незатейливым потребителям определенное количество снегоходов или автоматических гаражных дверей. В конце концов, когда в двадцатые годы круизное дело только начиналось, подразумевалось, что оно будет открыто лишь для представителей высшего света, которые приводили бы с собой на корабли толпы слуг и получали здесь сервис, достойный королевских особ. Во время прошлого своего морского путешествия Гевин поделился своими мыслями с одной из знакомых, длинноногой блондинкой, лет двадцати. Она с ним, правда, тут же не согласилась: