Память (Книга 2)
Шрифт:
Владимир Одоевский; писатель, философ, изобретатель, музыкальный просветитель. В его салоне, по воспоминаниям историка М. И. Погодина, "сходились веселый Пушкин и отец Иакинф с китайскими, сузившимися глазами".
В своем романе "4338-й год" Одоевский отправляет в путешествие по России китайского студента Цунгуева.
Михаил Погодин; знаменитый историк, академик. Встречался с отцом Иакинфом не только у Одоевского. Наезжая в Петербург, непременно посещал в АлександроНевской лавре знакомую келью, которая представляла собой хорошо обставленную трехкомнатную квартиру, с окнами в сад, забитую книгами на разных языках, рукописями, увешанную картами и портретами. Из дневника:
"К Иакинфу. Отыскал и приятных два часа". А в 1832 году он дал "обед, на котором присутствовали некоторые московские писатели и ученые" в честь "знаменитого нашего путешественника Н. Бичурина".
Александр Пушкин. Был знаком еще с первыми журнальными публикациями отца Иакинфа. Очное же знакомство состоялось по освобождении ученого из валаамского заточения. "Описание Тибета" он подарил великому поэту с дарственной надписью "в знак истинного уважения". В следующем году Н. Я. Бичурин дарит Пушкину прекрасно переведенную и изданную в Петербурге оригинальнейшую китайскую детскую энциклопедию "Сан-Цзы-Цзин, или Троесловие" с литографированным текстом подлинника - каждые три иероглифа выражали афористичную мысль об истории или назидательный нравственный канон для юных. Когда Пушкин работал над "Историей Пугачева", Н. Я. Бичурнн дал ему свою рукопись "Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени". Поэт отмечал: "Самым достоверным и беспристрастным известием о побеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий свет на сношения наши с Востоком. С благодарностью помешаем здесь сообщенный им отрывок из не изданной еще его книги о калмыках". Некоторые исторические сведения об участии инородцев в восстании Емельяна Пугачева Пушкин почерпнул из сочинения отца Иакинфа "Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана в древнейшем и нынешнем его состоянии", а также, несомненно, из бесед с ученым, конечным результатом которых, как считал Б. Л. Модзалевский и другие пушкинисты, было решение Пушкина совершить путешествие в Китай вместе с отцом Иакинфом, который туда собрался в начале 30-х годов. Написал царю: "...я просил бы дозволения посетить Китай с посольством, которое туда отправляется". И он безусловно числил отца Иакннфа среди своих друзей.
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли, наконец,
Где Тасса не поет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем...
Не вышло. Граф Бенкендорф письменно сообщил поэту отказ Николая под предлогом, что все чиновничьи посты в посольстве заняты. Может, царь опасался неизбежных встреч поэта с декабристами?
Николаи Бестужев; декабрист, художник, писатель, изобретатель. По пути в Кяхту отец Иакинф навестил его в Петровском заводе и получил от него драгоценный подарок - четки, сделанные из декабристских кандалов, и железный крестик. Незадолго до смерти Н. Я. Бичурин передал их своей родственнице Н. С. Моллер, которая рассказала об этом в "Русской старине", вспомнив слова деда: "С той минуты, когда я получил эти четки, я никогда не снимал их, они мне очень дороги. Был у меня дорогой друг, в Сибирь сослали его... Он сам делал их, и этот крестик из его собственных оков и сделан им самим. Ну что, поняла теперь, как дороги они мне и как тяжело мне их отдать".
И. А. Крылов, В. Г. Белинский, Н. А. Некрасов, И. И. Панаев, Н. И. Надеждин, С. И. Шевырев, Н. А. Полевой, А. В. Никитенко и много-много других деятелей русской культуры и науки входили в широкий круг знакомств Н. Я. Бичурина, великого сына чувашского народа.
Во время сибирской командировки Н. Я. Бичурин преподавал в Кяхтинской школе китайского языка, вел обширные научные исследования, собрал уникальные коллекции восточных книг и рукописей, написал и напечатал в столичных газетах и журналах множество статей, завершил работу над учебником "Китайская грамматика". Вернувшись в Петербург, он снова погрузился в научные исследования и переводы. Три его работы были отмечены Демидовской премией, а всего при жизни он опубликовал пятнадцать больших монографий, оставив в разных архивах пуды неразобранных рукописей...
Вот описательный портрет этого человека в старости, сделанный Н. С. Моллер: "Был он высокого роста, держался совершенно прямо. Лицо бледное, очень худое, с провалившимися щеками и выдающимися скулами. Открытый большой лоб, между бровей глубокие морщины. Губы довольно толстые. Глаза большие, темные, блестящие и живые. Побелевшие жиденькие волосы на голове и почти белая густая борода. Движения быстрые, нетерпеливые. Характер вспыльчивый, раздражительный, иногда резкий. Сердце доброе, великодушное. Прямой и простодушный, он никогда не фальшивил и потому терпеть не мог людей лукавых и заискивающих".
Н. Я. Бичурин успел передать все свои бесценные коллекции и рукописи в различные научные учреждения и архивы России. Только Казанской духовной академии, согласно описи 1891 года, он подарил "136 названий книг в 219 томах, 16 рукописей, из коих одна - История Китая, переведенная с китайского языка, в 7 томах, 15 названий различных карт, изображений и планов и два портрета, из коих один самого жертвователя..."
Кончина его была медленной и страшной. Когда он слег, монахи обобрали его до нитки, оставив только ветхую рясу. Н. С. Моллер, навестившая его незадолго до смерти, увидела, что лежит он, парализованный, в грязном белье под рваным одеялом. Умирающий проговорил:
"Обижают... не кормят... забыли... не ел". Посетительница подивилась тяжелому запаху и приподняла одеяло. "Правая нога, распухшая, в пролежинах, и по ней ползали мелкие белые черви, умирающий лежал в нечистотах". Вошел суровый и мрачный старик монах: "Зачем вы здесь? Уйдите!" - "Я внучка".- "У монашествующей братии земных родных не бывает. У них только один отец небесный".– "Он умирает, просит есть, покормите его".– "Об этом не беспокойтесь. Отец Иакинф уже покончил все земные расчеты, он соборован, его ждет пища небесная".
Никиты Яковлевича Бичурина не стало 11 мая 1853 года. Иероглифы на черном обелиске значат: "Постоянно прилежно трудился над увековечившими (его) славу историческими трудами"...
О нем существует большая литература, научная и беллетристическая, появившаяся в основном в наше время, к ней я отсылаю любознательного читателя, а из собственных трудов Бичурина в этом веке была переиздана "Китайская грамматика" (1908 год), да незадолго перед тем напечатано в Пекине "Описание религии ученых с приложением чертежей, жертвенного одеяния, утвари, жертвенников, храмов и расположения в них лиц, столов и жертвенных вещей во время жертвоприношения, составленное трудами монаха Иакинфа в 1844 году". А перед 200-летием со дня рождения ученого наши востоковеды извлекли из архивов одну из рукописей Н. Я. Бичурина и подготовили "Собрание сведений по исторической географии Восточной и Срединной Азии". Солидный том в семьсот пятьдесят страниц вышел в Чебоксарах в 1960 году тиражом тысяча экземпляров...
Размышляя над прошлым и будущим России и Китая, Н. Я. Бичурин однажды написал: "Представляя в уме минувшие события, полагаю - ничто не может возмутить братского согласия великих народов"...
Заканчивая эту конспективную вставку о ярчайшей фигуре нашего востоковедения, хочу вспомнить и о достойном преемнике Н. Я. Бичурина. Четверть века в разные годы прожил в Пекине Петр Иванович Кафаров, он же отец Палладий, изучая языки, литературу, историю религий Востока. Оставил труды о жизни Будды, раннем хри^ стиадсгве в Кита^, китайско-русский словарь и много других, участаовгГл в этнографических и археологических изысканиях и умер по пути из последней экспедиции в Уссурийский край. П. И. Кафарову мировая культура обязана тем, что он первым из европейцев обнаружил в китайских библиотеках замечательный памятник монгольской литературы "Сокровенное сказание", оценил его, перевел на русский и напечатал в 1866 году в скромных и малозаметных "Трудах членов Российской духовной миссии в Пекине". Это был литературный и научный подвиг, потому что тексты "Юань-час би-пга", кроме китайского перевода, содержали еще запись на монгольском языке уйгурским алфавитом и тоническую передачу монгольского подлинника условными китайскими знаками, а события "Сокровенного сказания" сличались с параллельными сведениями из других средневековых источников. К сравнительно небольшому тексту отец Палладий вынужден был сделать шестьсот переводческих уточнений и примечаний! Есть в этой поэмехронике места трудные, малопонятные, есть протокольно ясные, есть истинно поэтические строки и страницы, мифы и правда...