Память крови
Шрифт:
А по указанию Сыбудая китайские умельцы спешили установить стенобитные орудия. Покривился Бату-хан, услыхав, что против людей готовятся орудия, коими разбивает он стены городов, но спорить с одноглазым полководцем не стал. Мудрость Сыбудая порой непонятна, но доверять наставнику можно и нужно.
Чист, незапятнан, неиспещрен следами был снег, покрывший лед на реке Клязьме.
Завыли татарские трубы от того места, где впадала в Клязьму небольшая речушка Вольга.
— Вызывают тебя, Евпатий, — сказал Иван.
— Пусть повоют, — ответил Коловрат. — Мне еще последнее слово надо сказать братьям.
Он повернулся к дружине.
— Рязанцы! — крикнул Коловрат. — Не станем расходовать силушку на говоренье слов, пускай и добрых… Наше слово будет коротким: смерть проклятой орде! Одолею я подлого татарина — все, как один, на врага!
Снова завыли трубы.
— Вишь, торопятся! — усмехнулся Коловрат. — А сейчас… — Воевода поднял руку. — Отче наш, — сказал он.
— Отче наш, сущий на небесах! — прокатилось по дружине.
На лед реки выехал с гиканьем Хостоврул.
— Во имя отца и сына, — возвысил голос Коловрат, — и святого духа!
— Аминь! — выдохнули рязанцы. И в тот же миг конь вынес Евпатия навстречу Хостоврулу.
Одобрив затею сотника заманить татар в болото, Коловрат понимал, что бой ему следует закончить скоро, неожиданно, чтобы ошеломить орду.
Он с маху пролетел мимо Хостоврула, тот не успел взмахнуть даже саблей. Коловрат развернул коня и стал сходиться с насторожившимся монголом, держа в правой руке меч и создавая впечатление, будто не решается сойтись рывком, трусит очертя голову броситься на противника.
Хостоврул привстал в седле, дико заверещал и рванулся вперед.
И вот они сшиблись. Монгол резко посунулся вправо, изогнулся, рванул коня и оказался сбоку от Коловрата, к его левой руке, теперь рубить Евпатию было несподручно.
Батыев шурин взмахнул рукой, сверкнула кривая сабля, клинок метнулся к незащищенной шее Коловрата, чтобы снести голову напрочь. Но перекинулся тяжелый меч Евпатия в его левую руку, а владел ею воевода так же отменно, как и правой. С лязгом ударила сабля Хостоврула о подставленный вовремя меч Коловрата. Встречный удар был так силен, что знаменитый заморский клинок монгола не выдержал и переломился.
И тут, поворотив коня, Евпатий вознес обеими руками меч, кованный в Кузнечной слободе, что была в славном граде Рязани, и обрушил его на Хостоврула. Это был страшный удар. О нем знали и боялись его.
Коловрат метил в основание шеи, наискосок. Тяжелый удар развалил богатыря Хостоврула, словно раздался в стороны чурбан под колуном.
Протяжный стон, перешедший в рев, прокатился над ратным полем. Конь Хостоврула уносил страшную ношу, а Коловрат, вращая в воздухе окровавленным мечом, увлек свою дружину на татар.
Ошеломленная страшной гибелью Хостоврула, орда недвижно стояла на левом берегу Клязьмы. Евпатий Коловрат поднял коня на дыбы, поворотил его вправо и поскакал вниз по течению реки, выжидая, когда сольется с ним дружина. В бою держаться им надо кучнее, так внушали они с сотником Иваном воинам-рязанцам.
Шатер Бату-хана стоял по левую сейчас руку Коловрата, к нему и мыслил воевода повести дружину.
Пронзительная тишина, что воцарилась в окруженье Повелителя Вселенной, нарушилась вдруг тоненьким воем-плачем. Это выл Бату-хан. Он раскачивался из стороны в сторону, не отрывая глаз от скачущего по льду Клязьмы коня Хостоврула. Это продолжалось недолго, но темникам и мурзам, окружавшим Повелителя Вселенной, долго чудился этот вой по ночам…
— А-а-а! — закричал вдруг Бату-хан и принялся размахивать руками.
И это не были жесты отчаяния или ярости.
Взмах рукой — пошла на лед реки правая тьма. Еще взмах — новая волна воинов несется навстречу рязанцам. Кривой Сыбудай одобрительно скалит зубы: он доволен молодым полководцем. Как быстро тот овладел собой, успев и достойно поскорбеть о погибшем родиче, батыре Хостовруле…
Рязанцев было мало, совсем мало, но одержимые в гневе, они дрались неистово и грозно.
«И стали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий нещадно…»
Ратник Медвежье Ухо держал меч обеими руками, работал им размеренно, добротно, будто дрова рубил на своем дворе. Достать его было невозможно, несокрушим казался закаленный в боях вояка-рязанец. Не отставали от Медвежьего Уха остальные дружинники, кто не раз бывал с Евпатием Коловратом в походах. А вот те, кто пришел в ратники недавно, гибли быстро. Но и они успевали причастить к смерти хоть одного.
Ржали кони, лязгало оружие. На разные голоса стонала битва, затеянная на белом-белом клязьминском льду. Умирали люди.
С первых минут боя рязанцы попытались смещаться к правому берегу реки, чтоб не дать себя отрезать от леса, куда намеревались заманить татарское войско. Но скоро с двух сторон монголы стали обтекать дружинников, стараясь заступить им дорогу. Заметив это, Коловрат подал знак пробиваться к опушке.
Рязанцы вырвались на берег, до леса рукой подать. Татары преследуют их, но больше для вида, чтоб не обвинили потом в проявлении трусости, да и друг перед другом старались. Один оплошает — десятке, в которую он входит, не жить.
И тут увидел Коловрат необычного воина. Одеяние его, сбруя на коне татарские, а сам русский: глаза голубые, русая борода.
«Чудной татарин», — подумал Коловрат.
А «татарин» вдруг окликнул его:
— Куда отступаешь, Коловрат? Или смелость твоя на Хостовруле избыла?
«Так это же Глеб, исадский злодей, — догадался Коловрат. — Ну, погоди, иуда!»
— Это ты, Глеб Владимирович, бывший рязанский князь?
— Почему бывший, а не настоящий? Сие звание даровал мне сам Бату-хан. А бывший твой хозяин — Юрий Ингваревич, чьи кости белеют на Рясском поле.