Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Саймон изгибался как собака, которая хочет почесать труднодоступное место.
Да, часть сажи еще сохранилась, образовав змееобразное пятно на спине его рубашки. Саймон робко повернулся к доктору, но Моргенс только засмеялся и продолжал:
— Без имперских гарнизонов, Саймон, север пришел в состояние хаоса. Мореплаватели захватили большую часть Фростмарша, назвав свой новый дом Риммергардом. Не удовлетворившись этим, люди Риммера развернулись к югу и выступили в новый поход, сметая все на своем пути. Положи эти фолианты стопкой к стене, будь добр. Они грабили и разоряли города, а ситхи они считали вредными тварями; всюду, где могли, они беспощадно уничтожали честный народ… здесь поосторожнее!..
— Сюда, доктор?
— Да, но — Кости Анаксоса, не урони их! Лучше положи! Ты не представляешь, какие ужасные часы я провел, играя в кости на Утаньятском кладбище, чтобы они попали мне в руки!.. Так! Гораздо лучше.
Теперь поговорим об эрнистирийцах. Гордый свирепый народ, который даже императорам Наббана не удалось покорить до конца, они вовсе не желали гнуть шеи перед Риммергардом. Они ужаснулись тому, что северяне сделали с ситхи.
Эрнистирийцы больше всех людей походили на честный народ. Они торговали с ним, и до сих пор еще виден след древнего торгового пути между этим замком и Тайг в Эрнисадарке. Лорд Эрнистира и король-эрл заключили порожденный отчаянием договор и некоторое время удерживали северное побережье.
Но даже объединившись, они не могли сопротивляться бесконечно. Фингил, король риммерсманов, устремился через Фростмарш к границам земель короля-эрла… — Моргенс печально улыбнулся. — Мы уже подходим к концу, юный Саймон, к концу всего этого…
В году 663-м два громадных воинства сошлись на просторах Ач Самрата. Пять дней длилась ужасная, беспощадная, кровавая бойня, пять дней ситхи сдерживали напор риммерсманов. Но на шестой день на них вероломно напали с незащищенного фланга люди из тритингов, давно домогавшиеся сокровищ Эркинланда и ситхи. Они предприняли эту страшную атаку в темноте. Оборона была прорвана, колесницы Эрнистира разбиты, Белый олень дома Эрна втоптан в кровавую грязь. Говорили, что десять тысяч эрнистирийцев остались в тот день на поле брани. Никто не знает, сколько погибло ситхи, но потери их были не менее ужасны. Уцелевшие Эрнистирийцы нашли убежище в дремучих лесах своей родины. Сегодня для эрнистирийцев Ач Самрат — символ ненависти и утрат.
— Десять тысяч! — Саймон присвистнул. Глаза его сияли от ужаса и сознания грандиозности этих событий.
Моргенс отметил реакцию мальчика легкой гримасой, но ничего не сказал.
— Это был день, когда владычеству ситхи в Светлом Арде пришел конец. Хотя понадобилось еще три долгих года осады, чтобы Асу'а пал под мечами победоносных северян.
Если бы не страшная таинственная магия сына короля-эрла, не осталось бы, вероятно, ни единого ситхи, пережившего падение замка. Но многие спаслись, бежав на юг, в леса, к водам и… и в другие места.
Теперь внимание Саймона словно гвоздями прибили.
— А сын короля-эрла? Какую магию он использовал? — но тут Саймон оборвал себя из-за внезапно пришедшей в голову мысли. — А Престер Джон? Я думал, вы расскажете сегодня о короле, нашем короле…
— В следующий раз, Саймон, — сказал Моргенс, обмахиваясь тонким, как легкий шорох, пергаментом, хотя в комнате было довольно прохладно. — Много чего можно рассказать о темном времени, наступившем после падения Асу'а. Множество историй. Риммерсманы правили здесь, пока не появился дракон. Позже, когда он спал, другие владели замком. Много лет прошло, и несколько королей сменилось в Хейхолте, много лет и много смертей, пока не пришел Джон… — Он задумался и провел рукой по лицу, как бы стирая усталость.
— Но что сделал сын короля ситхи? — тихо спросил Саймон. — Что за… за страшная магия?
— О сыне короля-эрла… лучше не говорить ничего.
— Но почему?
— Довольно вопросов, мальчик! — рявкнул Моргенс, замахав руками. — Я устал говорить.
Саймон был обижен.
Взрослые всегда легко теряют равновесие. Во всяком случае, лучше не варить курицу, несущую золотые яйца.
— Извините, доктор. — он старался принять покаянный вид, но старый ученый выглядел таким смешным! Его обезьянье лицо пылало, легкие тонкие волосы разлетелись в разные стороны. Саймон чувствовал, что его губы расползаются в улыбку. Моргенс заметил это, но лицо его оставалось суровым. — Правда, извините. — Никаких перемен. Что бы попробовать еще? — Спасибо, что вы рассказали мне историю.
— Не «историю»! — взревел Моргенс. — Историю! А теперь убирайся и возвращайся завтра утром, готовый к работе, потому что то, что надо было сделать сегодня, ты только начал!
Саймон встал, стараясь контролировать свою непослушную улыбку, но когда он повернулся, чтобы идти, она вырвалась на свободу и расплылась по его лицу, как широкая лента-змея. Когда дверь закрывалась за ним, Саймон услышал, как доктор проклинает каких-то альдрических демонов за то, что они спрятали его кружку с пивом.
Послеполуденное солнце едва просвечивало сквозь трещины в тяжелых облаках, когда Саймон шел обратно к внутреннему двору. С виду он был бездельником и зевакой: высокий, неуклюжий, рыжеволосый мальчик в пыльной одежде. На самом деле он был пчелиным ульем с жужжащими в нем догадками, идеями и желаниями.
Взгляните на этот замок, думал он, старый мертвый камень сложен с другим таким же камнем, просто куча камней, населенная слабоумными созданиями. Но раньше все было иначе. Здесь происходили великие события. Гремели трубы, сверкали мечи, огромные армии сталкивались и отступали, подобно волнам Кинолога, разрушившим стену у Морских ворот. Сотни лет прошло, но Саймону казалось, что все это произошло только сейчас, для него, а тем временем медлительный народ, живущий с ним в замке, проползал мимо, не думая ни о чем, кроме предстоящей еды и следующего за ней отдыха.
Глупцы!
Когда он проходил через ворота, странное мерцание привлекло его взгляд к отдаленной пешей дороге, огибавшей башню Хьелдина. Там стояла девушка, маленькая и яркая, как драгоценный камень; солнечный луч озарял ее зеленое платье и золотые волосы, как будто он слетел с неба для нее одной. Саймон не мог видеть ее лица, но знал наверняка, что оно прекрасно, прекрасное и кроткое, как на изображении Непорочной Элисии, стоящем в церкви.
На мгновение блеск зеленого и золотого зажег его, как искра зажигает сухие дрова. Он почувствовал, как обида и разочарование отступили, сгорели в мгновение ока. Он ощутил себя не тяжелее лебяжьего пуха, ему казалось, что самый легкий ветерок может поднять его с земли и унести в вышину, к этому золотому сиянию.
Он перевел взгляд с прекрасной безликой девушки вниз, на свои дырявые башмаки. Рейчел ждала его, а обед давно остыл. Привычный, непреодолимый груз вернулся на свое обычное место, сгибая его шею и тяжело опускаясь на плечи, пока он тащился к помещениям для слуг.
Глава 5. ОКНА В БАШНЕ
Новандер уходил в небытие, плюясь напоследок ветром и ранним снегом.
Декавдер, последний месяц года, терпеливо ждал своей очереди.
Король Джон Престер, едва успев вызвать своих сыновей в Хейхолт, снова заболел и возвратился в маленькую затененную комнату, где его окружили пиявки, ученые доктора и вечно бранящиеся, раздраженные сиделки. Аббат Дометис примчался из Святого Сутрина, Великой церкви Эрчестера, и расположился у его кровати. Он будил короля через правильные промежутки времени, дабы исследовать текстуру и вес королевской души. Старик, все больше слабеющий, выносил и боль и священнослужителя с галантным стоицизмом.