Память
Шрифт:
– Так давай сбежим, – предложил Якуб.
– Как? У тебя есть план?
– Есть, – ответил старик.
Они отошли в угол и стали обсуждать план побега. Вокруг так мирно пахло овсом, лошадьми, конским навозом. Совсем недавно в этой конюшне в стойлах стояли лошади, а не люди, их сладковатый, терпкий запах оставил след во времени, споря с его неумолимым ходом.
3. Хлев.
Так же пахло овсом и лошадьми в хлеву в селе Желобное, но здесь в стойлах, как и положено, были лошади. Меня послали задать им корм. Я вошла в погружённое в сумрак помещение, вдохнула насыщенный
–Контакт есть, – подумала я и вошла в стойло, наклонилась, чтобы высыпать зерно, и вдруг, раздался резкий звук, сразу вслед за ним заржали кони. Сердце оборвалось от испуга, дыхание стало тяжёлым, как у бегущей лошади. Невольно прижалась к тёплому боку нервно переступавшего коня. Замерла. Звуки не повторялись. Лошади успокоились. Я выглянула из-за стойла, взяла стоящие рядом вилы и медленно пошла по проходу. Сарай был длинным, только два стойла были заняты, остальные пустовали, кое-где в щели проникали лучи заходящего солнца, сказочно подсвечивая солому, выхватывая красным то брёвна сарая, то балку, то лошадиную морду, то висящую на крюке рубаху и кепку. Кто-то забыл?
И вдруг, снова резкий не то крик, не то всхлип. Теперь понятно, что это не зверь – крик человеческий. Я замахнулась вилами и замерла, увидев, поднимавшегося с сена Семёна. Парень ухмыльнулся, увидев меня, затем, как ни в чём ни бывало, отряхнул солому с волос, надел рубашку, кепку. Я так и стояла с вилами, глядя в упор на Семёна. Я не опустила, уронила вилы, после того, как перевела взгляд в угол. Там Марина, освещенная красным лучом, закрыв глаза от яркого света, натягивала рубаху, сидя на сене. Солнце светило Маринке в глаза, и она не видела меня.
Я отступила в тень перегородки. Марина поднялась с сена, обняла сзади стоявшего к ней спиной Семёна. Он быстро развернул Марину лицом к себе, так быстро, что девушка не успела рассмотреть ничего вокруг. Та потянулась к нему губами, и он поцеловал Марину, в упор глядя на меня, потом схватил Марину за руку, и они убежали из сарая.
– Что он делает? – я недоумевала. Меня бросило в жар. Я помчалась к реке, не разбирая дороги, умылась прохладной водой. Увидела лодку, вытащенную на берег. Не раздумывая, как в бреду, столкнула лодку в реку, подоткнув подол, забежала по колено в воду, запрыгнула в лодку и стала быстро грести. Гребла долго, не останавливаясь, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями, стараясь найти душевное равновесие.
Почему это меня так взволновало? Разве я ни разу не видела, как парень с девушкой целуются? Что здесь особенного? В этом, конечно, ничего странного нет. Он не засмущался, более того, специально целовался, зная, что я смотрю – вот это странно.
И новая волна жара прокатилась по моему телу. Я вспомнила Марину, безмятежно надевающую рубаху на разгорячённое тело великолепное, спелое, сильное и живое. Казалось, будто оно вобрало в себя свет красного солнца и отдавало его обратно, медленно, не торопясь, освещая всё, как второе светило. Больно стало мне от воспоминания об этом великолепии. Сравнила с собой. Сравнение не мою пользу.
Бросила
«Утка?» – подумала я, но всплеск повторился. Я села. Кто-то плывёт. Быстрые резкие движения рук. В воде угадывается ловкое тело. Светлый чуб. Семён. Подплыл, подтянулся, низвергая с себя водопады воды, залез в лодку. Упругое молодое тело, удивительно гармоничное от природы, отточенное постоянной физической работой, будто выполненное художником в красной цветовой гамме – любимой краске заходящего осеннего солнца. Я задохнулась от впечатляющей картины. Он, не раздумывая, пододвинулся ко мне, уверенный, что никуда не денусь. Куда деваться-то, посередине реки! Парень молча, глядя мне в глаза, провёл пальцем по лицу, затем по руке, хотел продолжить движение по ноге, но я оттолкнула его. Семён засмеялся, схватил меня за плечи. Я с силой вывернулась из объятий парня и спрыгнула в реку.
– Сильная, однако, а на вид такая доходяга. Куда ты? Не доплывёшь!
Я упрямо гребла. Холодная вода освежила мозг, быстро приведя меня в чувство. Я плыла уверенно и спокойно.
– Всё равно вернёшься! Тебе не доплыть!
Я не отвечала.
– Дура, утопнешь, – опять закричал Семён десять минут спустя.
Ответа, как и прежде, не последовало.
– Мне же тебя спасать придётся, возвращайся!
Молчание.
– Ты сумасшедшая!
Вскоре я увидела, что Семён плывёт на лодке рядом со мной.
– Садись в лодку, – приказал Семён. – Простынешь, вода уже холодная.
Я упрямо гребла, от злости не чувствуя ни холода, ни усталости. Прошло уже около получаса. Я попала в течение, меня сносило, несмотря на героические усилия, берег не приближался.
– Залазь. Я тебя не трону. Клянусь. Всё желание отбила своим героизмом. Чего боишься-то? Не собирался я насильно ничего делать. Я видел, как ты смотрела, забирайся в лодку, точно не трону. Ты и так худая, а теперь совсем синяя, как труп. Давай руку.
Семён наклонился, схватил меня за руку, приподнял, я перегнулась через борт и с трудом вползла в лодку, свернулась калачиком, пытаясь согреться, да так и осталась лежать, не в силах сесть.
– Может тебя растереть, чтоб согрелась? – спросил серьёзно Семён. Я дёрнулась испугано. – Ладно, лежи, не трону. Только не вздумай снова в воду прыгать, погибнешь. Спасать тебя не буду! – всю дорогу до берега Семён распекал меня, рассказывая, какая я глупая, дурная. Я его уже не слушала. Стучала зубами от холода громче, чем он говорил.
– Иди домой, – сказал Семён мне. – Я позже приду. Лодку оттащу.
Я мокрая и синяя зашла в избу. Ганна изумилась.
– Что с тобой?
– С мостков упала, – соврала я.
– А чего ты туда попёрлась. Бельё ведь уже постирано?
– Умыться захотелось, – краснея от неловкости, проговорила я.
– Иди, переоденься, – сказала Ганна.
– Ничего, так высохнет, – отказалась я.
– А у тебя, небось, и смены нет! Вот голыдьба! Олеська! Дай ей свой сарафан, а то её ещё и лечить придётся.