Памяти Фриды
Шрифт:
В одну из трудных ночей, когда ее особенно терзали тошнота и жар, она вдруг попросила Галю взять бумагу и перо и записать под ее диктовку: зачем учитель, вернувшись из лагеря, ищет своего ученика и что он хочет ему
Желая успокоить, ободрить ее, Галя ответила:
— Не стоит сейчас диктовать! Тебе станет лучше, и тогда ты напишешь сама.
Фрида послушалась. Лучше не стало. Под разными предлогами Раиса Ефимовна и Нора Яковлевна — друзья, которым всю жизнь Фрида привыкла показывать первым каждую свою строку, предлагали свои услуги для диктовки. Я тоже пробовала ее уговаривать. Я говорила ей: помните, Фридочка, в больнице вы мне один раз пожаловались, что из-за всяких лекарств позабыли целую, насквозь продуманную главу?.. Продиктуйте мне суть этой встречи, тогда уж не забудется, а потом напишете сами…
Но она не пожелала. Видно, надеялась: не забуду, выздоровею, напишу сама.
…Она не выздоровела, она умерла, а мы так и не узнали, в чем была главная мысль ее заветной книги — ее жизни! — та главная мысль, которую хотел передать своему ученику вернувшийся из ада учитель.
Сначала, даже рядом с Фридиной смертью, то, что мы не успели записать основу будущей главы,
Но потом я поняла, что ничего не утеряно, что Фридино завещание дано нам всей ее жизнью, и оно понятно и без тех страниц, которые мы не успели записать.
— Да, Сашенька, мама не кончит книгу. Мама умерла, и ее главная книга навсегда осталась неоконченной. Но каждый из нас должен заглянуть себе в душу и вспомнить и помнить всегда, что он почувствовал и понял, когда уносили гроб. Уносят Фриду! Герцен, посетив могилу жены, написал: «она не тут, она в груди». Фрида очень любила эти слова. Из нашей памяти никогда и никто не властен ее унести. Теперь она переселилась в нас и живет в нас, в родных и неродных, в каждом, кто понял, любит, помнит.
Вглядись в себя внимательней, напряженней, глубже — каждый, кто прочтет эти строки, гляди зорче! — разве она не там?
Москва — Переделкино
12. I — 10. VII. 66 г.
Москва, февраль 67 г.[10]