Памятники Византийской литературы IX-XV веков
Шрифт:
Пораженный словами Киприана, чтец рассказывает все епископу, чтобы тот сам заставил Киприана покинуть храм, но епископ разрешил ему остаться, не повелев удалиться вместе с оглашенными; в душе своей он желал, чтобы Киприан не только остался в храме, но удостоился таинства оглашения. Ведь Анфимий, обладая большим искусством спасать души, почел это подлинно святым делом, тотчас подозвал к себе Киприана и, совершив оглашение, освятил его затем святым крещением, а на восьмой день назначил священнослужителем и распорядителем при свершении святых таинств, на двадцатый — помощником чтеца, на тридцатый же — присоединил к чтецам.
30. Прошел целый год, и Киприан был удостоен кафедры пресвитера, сочтя это не простым повышением, а средством к достижению добродетели; он с такой готовностью шел по узкой,
Так проводил дни свои Киприан, но коварный враг затеял против него войну, правда, не надеясь когда–либо одолеть его (ведь враг–то знал, что не в силах взять верх над Киприаном). Задумал он лишить овец христовых их пастыря и тогда, подобно волку, напасть на них, привести в смятение и загрызть.
20. И вот, всецело завладев душою Деция, тогдашнего римского правителя, враг возбудил в нем неистовый гнев против христиан. Деций не столько стремился захватить всех христиан, сколько желал сделать Киприана собственной своею добычей. Ведь он знал, сколь полезны христианам речи Киприана, и что если захватить его, то будет легко справиться с пасомыми Киприаном. И обратил Деций против него всю свою хитрость, весь свой опыт. Но увидев, что ни добрые обещания не обольщают Киприана, ни жестокие угрозы не склоняют его к повиновению, Деций в конце концов осудил этого мужа на изгнание. Киприан же, имея полное право считать это немалым наказанием, если не самым страшным несчастьем, нисколько о себе не печалился, а заботился лишь о других; он, не переставая, писал, наставлял, ободрял, призывал помнить, что награда дается только за добродетель и что настоящая слава есть та, которая завоевана добродетелью. Меч же, огонь и диких зверей возлюбил он, словно они были причиной всех благ, воздающей царствие небесное за скоротечные, недолговечные муки. Киприан не только так говорил, но осуществлял это, прежде всего, в поступках своих, зная, что действия могут убедить гораздо лучше слов. И своим собственным примером он побуждал к точно такому же рвению; пусть покажет это дальнейшее течение рассказа.
В самом деле, тот нечестивец, увидев, наконец, что Киприан так радеет за ослабление идолопоклонства, поступил жестоко, и произошло то, чего Киприан совершенно не мог вынести: приблизившись к некоторым наиболее ярым противникам благочестия [146] , дух побуждает их обвинить Киприана перед комитом Востока [147] (звали его Евтолмий) в том, будто Киприан склоняет всех язычников на свою сторону, прибегая к ужасному, неслыханному до той поры обману: внушает страшное презрение к языческим богам; но, что еще ужаснее, — так воздействует он не только на приходящих к нему для тайного общения, но и на тех, к кому безбоязненно обращается с письменными посланиями; далее Киприана обвиняют в том, что в своем попечительстве о христианах он не щадит никаких сил, что же касается языческой религии, то он насмехается над нею, оскорбляет богов своего отечества.
146
Принимаем чтение не (PG, t. 115, col. 869), a рукописное или (F).
147
Комит — правитель.
От слов таких распалился комит дикой яростью, особенно узнав, что девица Юстина мыслит заодно с Киприаном; надев на них оковы и заключив в тюрьму, он держит их там до судебного разбирательства, которое должно было произойти в Дамаске.
21. И вот привели святых в этот город.
— Ты ли наставник христиан, — обращается к Киприану комит, бросая слова с высоты судебного помоста, — тот самый наставник, который совращает почитателей богов, смущает их? Это ты, безумец, так легко отвергаешь веру языческую? А прежде, насколько мне известно, не ты ли искусными рассказами о богах заставил многих людей почитать их? Так почему же не так давно ты стал мыслить иначе? Что за причина такой перемены? Почему, проповедуя веру в распятого на кресте, ты решил обманывать людей чудовищным учением?
После таких слов святой муж, храня спокойствие, собрался с мыслями и ободрил себя; затем, обратившись к комиту с речью, искусно составленной и вместе с тем честной и смелой, сказал:
— Был я весьма усердным язычником, как сам ты мне свидетельствуешь; весьма охотно обращался я к языческим учениям и книгам по магии, но не извлек оттуда для души ни малейшей пользы. Пока пребывал я в таком состоянии и предавался напрасным трудам, бог, сжалившись надо мною за мои бесплодные усилия, отвел меня от почитания бессмысленных богов, послал мне эту девушку как доброго и непогрешимого проводника в пути, ведущем к богу. Если желаешь выслушать меня внимательно, то, я убежден, ты весьма подивишься всему происшедшему. А случилось это вот каким образом:
22. Некий Аглаид, рожденный от Клавдия, был одержим страстной любовью к этой девушке и добивался брачного союза с ней; но она отвергала его, желая сохранить свою девственность. Он настаивал, то умоляя, то действуя силой; она же не меняла принятого однажды решения. Когда Аглаид увидел, что Юстина непреклонно отвергает любые его предложения, он был уже не в силах хранить покой душевный, пришел ко мне и поведал свою тайну: сказал, что отвергнут девушкой. Кончил он просьбой помочь, насколько возможно, его несчастью, дать девушке какое- нибудь снадобье, возбуждающее такую же горячую любовь, зародить в ней страстное чувство к тому, кто ее любит, но кого она столь надменно отвергает. Вот о чем просил Аглаид; я же, полагаясь на книги по магии и злых духов, велел ему не печалиться, обещая помочь в самом скором времени.
Вызвав одного из злых духов, поведал я ему свою тайну и попросил содействовать мне, сколько это было в его силах; он же, еще не испробовав сил своих, возгордился премного и горячо обещал; казалось, любое дело было ему подвластно.
Злой дух удалился, вступил в разговор с девой и оказался мышью, приблизившейся ко льву, или жучком, решившим сразиться с орлом; ибо дух обратился в бегство и возвратился ко мне, вконец обессиленный. И это тот, кто прежде был сильнейшим и чей натиск был неотразим!
Я крайне был удивлен тому, каким же образом столь слабая девушка, которая всегда всего боялась, не только не отступила перед силой и хитростью злого духа, но даже нагнала на него страх? Что это было у нее за оружие, которым она не только оттолкнула духа, но заставила его бежать ко мне?
Все это показалось мне чрезвычайно странным, и не стало мне покоя от страшных мыслей. Я спросил духа, страстно желая узнать причину, а тот решил утаить ее от меня и скрыть любой хитростью. Но так как я не отпускал его, он с трудом и неохотно признался, раскрыл свою тайну, сказав, что в девице той заключена божественная сила:
— Она сделала такое движение рукой, которое повергло меня в ужас, я не мог даже смотреть на него и бежал.
Так тот сознался, но меня все еще не покидала мысль о задуманном прежде: послал я другого духа, полагая, что он гораздо сильнее первого, что по могуществу нет ему равных. Но и этот, увидев тот же знак и устрашась его, возвратился ни с чем. А я, еще сильнее поглощенный этой заботою, посылаю самого главного духа, назвавшего посланных до него глупыми и несмышлеными, не сумевшими прибегнуть ни к хитрости, ни к какому–либо иному искусству, чтобы помутить рассудок девушки; и дух вселил в меня добрую надежду на то, что девицу завоюет и скоро заставит повиноваться тому, кому я хочу; нет ничего проще этого, — говорил дух.