Памятники Византийской литературы IX-XV веков

Сборник

Для Симеона «одухотворение» плоти, «обновление» человека становится главной, доминирующей темой всего его творчества. По сравнению со своими предшественниками он мало заботится о формальном подвиге (аскезе) и все внимание сосредоточивает на раскрытии интимного мира перерождающейся личности. Сквозными мотивами всех его сочинений — проповедей, поучений, писем и стихотворных гимнов выступают два основных понятия — любовь и свет, которые служат словесными чувственными образами для описания внутренней, духовной, сверхчувственной жизни мистика.

От Симеона тянется несомненная нить к спиритуалистическому искусству XI в. и к исихастской мистике XIV в.

Миниатюра из рукописной псалтыри XII в., принадлежавшей Василию II Багрянородному. Портрет императора.

Танцовщица, Эмаль XI в.

ИЗ «ГИМНОВ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ» (№ 17) [198]

198

Перевод выполнен по изданию: R. Сantаrеlla. Poeti bizantini. Milano, 1948.

Коль

желаешь, так послушай, Что творит любви горенье, И сумей понять, насколько Всех вещей любовь превыше [199] . — Как превыше? — Вот, послушай, Как взывает к нам Апостол: «Выше веденья языков Ангельских и человечьих, Выше крепкой, полной веры, Что горами в силах двигать, Выше полноты познанья, Разуменья таинств божьих, Выше подвигов: раздашь ли Ты именье и владенье, Или плоть предашь на муку Имени Христова ради, — Но любовь всего превыше!» Да, превыше, и настолько, Что едва любовь отымешь, Все заслуги, все познанье Утеряют смысл и цену И помочь душе бессильны. Если ж грешник и любовью Беден, и заслугой скуден, И познаньем, — о, скажи мне, Что творит он, как дерзнет он Самого себя Христовой Вере верным исповедать? Потому и должно слушать О любви уроках тайных. Я сижу в моей келейке Целоднедно, целонощно, И со мной любовь незримо, Непостижно обитает: Вне вещей, вне всякой твари, Но во всем и в каждой вещи, То как жар, как пламя в блеске, То как облак светозарный, Под конец же слава солнца. Словно жаром, греет душу, И в гореньи сердце тает, И пронзают дух порывы Умиленья о Предвечном. Как бы пламенем охвачен, Возгорясь душою крепко, Я в себя воспринимаю Светоносную зарницу: Луч она дает мне в душу И творит мой ум прозрачным, Указав неприкровенно Созерцания высоты, Все открывши, все явивши. Это все есть цвет прекрасный Страха божья в верном сердце. Я же, видя свет лучистый, Исполняясь ликованья, Не тому отнюдь ликую, Что сподобился тех светов; Но сиянье радость в боге Мне внушает выше меры, Ум и чувства захвативши И всецело изгоняя Все земные помышленья. И взлетает быстро ум мой, Пожелавши причаститься Силы явленного света. Но ведь цель ума нетварна [200] , Он же путь свершить не в силах За пределы всякой твари, Уловив неуловимый И нетварный свет Господень. Так! И все же неустанно Он стремится к прежней цели: Он и воздух облетает, И на небеса восходит, И пронизывает бездны, И пределы мирозданья Ум своей проходит мыслью. Тщетно! Все, что он находит, Тварно; цель, как встарь, далеко. Восскорбев и горько плача, Разгораясь в сердце крепко, Вне себя и в исступленьи Провожу я дни и ночи. Но приходит, лишь захочет, Как бы в виде светоносном Облака, и став недвижно Над главой моей, лучится Полнотою светолитья, Понуждая ум и сердце К ликованью, к исступленью; А потом опять уходит, Я покинут, я оставлен: Но ценой трудов великих Углубись в себя, в себе же Обретаю свет искомый. В самом средоточьи сердца Вижу светоч, как бы солнца Круговидное подобье: Этот светоч, разгораясь, Обращает в бегство бесов, Изгоняет вовсе робость И внушает духу силу: Ум становится свободен От земных напечатлений, Облачаясь одеяньем Умозрений запредельных. Вещи зримые покинув, И к незримым прилепляясь, Я приемлю дар великий: Созерцать, любить Нетварность, Отрешиться совершенно От всего, что возникает И тотчас же исчезает, И умом соединиться С Безначальным, Бесконечным, И Нетварным, и Незримым. Вот любви и суть и сила.

199

Симеон имеет в виду слова апостола Павла («Первое послание к коринфянам», 13, ст. 1—8, 13): «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал бряцающий. Если имею дар пророчества и знаю тайны, и имею всякое познание и всякую веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится... А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

200

Тварь — богословский термин, означающий «сотворенное» богом в отличие от самого бога. Отсюда термины: «тварный» и «нетварный», означающие различные уровни бытия. «Тварное» вторично и преходяще, «нетварное» первично и вечно. Только в «нетварном» — подлинная суть, которую ищет подвижник, отвергая иллюзии чувственности.

ПОУЧЕНИЕ I [201]

…Многочисленны ее (любви. — Т. М.) названия, многочисленны действия, еще более многочисленны признаки, божественны и бесчисленны ее свойства, но природа у нее одна и одинаково скрыта тайной ото всех -— и от ангелов, и от людей, и от всякой другой твари, даже неведомой нам. Смысл ее непостижим, слава недосягаема, намерения неизъяснимы: она вечна, ибо не знает времени, не созерцаема, ибо мыслится, но не постигается. Много красот у этого нерукотворного святого Сиона, и кто узрел их, того уже не радуют вещи, видимые чувственным взором.

201

«Sym'eon le nouveau th'eologien. Cat'ech`eses, texte par B. Krivoch'eine», t. 1, Paris, 1963.

Дайте мне сначала побеседовать с ней немного, поговорить с ней и излить пред ней то томление, которое есть во мне.

Когда я, возлюбленные мои отцы и братья, вспомнил о красоте непорочной любви и внезапно свет ее обрелся в моем сердце, меня объяла ее сладость, мои внешние чувства умерли, я потерял житейский разум и уже не помнил про то, что меня окружало. Потом, сам не знаю как, она опять отступила от меня и оставила меня одного оплакивать мою слабость.

О любовь вожделенная! Блажен возлюбивший тебя, ибо он уже не захочет страстно любить красоту тварную. Блажен, кто сплелся с тобой божественным вожделением, ибо он откажется от целого мира и, сближаясь с любым человеком, не потерпит вреда. Блажен, кто осыпал поцелуями твои красоты и насладился ими в полноте желания! Душа его освятится от чистых капель твоей воды и крови. Блажен возлюбивший тебя с вожделением, потому что изменится он изменением добрым и обрадован будет духом и душою, ибо существуешь ты, веселие неизреченное. Блажен стяжавший тебя, ни во что вменит он сокровища мира, ибо подлинное, неистощимое богатство — это ты. Блажен и триблажен тот, кого ты избрала себе. Бесславный на вид, он будет славнее всех славных и всех почитаемых почтеннее и выше…

ГЛАВЫ ПРАКТИЧЕСКИЕ И ТЕОЛОГИЧЕСКИЕ [202]

I, 86. Иное дело бесстрастие души, иное — бесстрастие тела. Первое своим собственным сиянием и светом, истекающими от Духа, делает святым так же и тело, а второе пребывает одиноко само по себе и не приносит пользы тому, кто обрел его.

III, 51. Если невеста вознегодует, когда жених отлучится надолго, или, занятый делами, откладывает время брака, если она презрит его любовь и сотрет или порвет хартию обручения, то мгновенно лишается надежд, которые возлагала на брак. То же бывает и с душой. Едва лишь промолвит кто из подвизающихся: «Доколе должен я страдать?», едва лишь обессудит тяжелые труды подвижнические, пренебрежет заповедями, позабудет о непрестанном покаянии и тем уничтожит и расторгнет соглашение, как тотчас вовсе лишится и обручения и божественной надежды.

202

Перевод выполнен по изданию: Sym'eon le nouveau th'eologien. Chapitres th'eologiques, gnostiques et pratiques. Introduction, texte critique, traduction et notes de J. Darrouz`es. Paris, 1957.

Михаил Пселл

(1018 — около 1097 гг.)

Пселл (до пострижения носивший имя Константина) — бесспорно одна из самых крупных фигур в литературной жизни XI в. Энциклопедист, обладавший огромными познаниями в области тогдашних наук и философии, он был одновременно и крупнейшим писателем своей эпохи, перенесшим на словесное искусство Византии технику классической аттической прозы.

Константин Пселл родился в 1018 г. в Константинополе и получил блестящее образование. После обычного начального курса обучения на классических образцах (в 9 лет он комментировал Гомера), Пселл вынужден был поступить на службу к судье в один из фемов, но через год получил возможность вернуться в Константинополь и продолжать занятия теперь уже в риторской школе. Пселл примкнул к кружку талантливой честолюбивой молодежи, группировавшейся вокруг ритора Иоанна Мавропода, из которой вышли такие личности, как Никита Византийский, будущий знаменитый грамматик, Константин Лихуд, будущий всесильный временщик, а затем патриарх Константинопольский, и сменивший его в этом сане Иоанн Ксифилин, а также будущий император Константин Дука. Дружба с Константином Лихудом обеспечила Пселлу карьеру сановника при императорском дворе. Начав с должности асикрита — чиновника имперской канцелярии в царствование Михаила V (1041–1042 гг.), Пселл стал протоасикритом — начальником этой канцелярии при Константине Мономахе (1042–1055 гг.), одним из первых лиц при дворе, составителем официальных посланий императора. К этому же времени относится и расцвет педагогической деятельности Пселла. Пселл возглавлял открывшуюся в Константинополе философскую школу, нося почетное звание ипата философии, и его преподавание охватывало весь круг тогдашних наук и риторику. Пробуждение интеллектуальной и художественной культуры в середине XI в., носителем и выразителем которого был Пселл, означало прежде всего восстановление забытой традиции и утраченных художественных и научных методов. От суррогата античности, передаваемого из поколения в поколение византийской риторикой, внимание было перенесено на сами классические истоки европейской мысли и художественной техники слова. Античность была воспринята в своих классических образцах как единое целое, как общий источник технического мастерства и логического метода. Опорой и оправданием этого обращения к языческой культуре служил авторитет отцов церкви первых веков н. э. Пселл дает любопытное описание собственных занятий греческой философией: «Мне шел тогда (при Константине Мономахе) двадцать пятый год и я занимался самыми важными науками. Я заботился больше всего о двух вещах: о том, чтобы посредством риторики научиться красиво говорить и, во–вторых, философией очистить ум. Риторике я недавно научился и потому обращал главное внимание на философию; изучив же достаточно логику, я начинал заниматься естественными науками, чтобы от них перейти к высшей философии. Не находя себе в этом наставников, я обратился прямо к древним философам и их комментаторам, прежде всего к Аристотелю и Платону. Потом я перешел к Плотинам, Порфириям и Ямвлихам, а после них дошел и до дивного Прокла, на котором и остановился, как бы причалив к величайшей пристани» (Пселл. Хронография IV, гл. 36–38) [203] .

203

Перевод приведен по кн.: П. В. Безобразов. Византийский писатель и государственный деятель Михаил Пселл. М., 1890.

Развивая платонистическую традицию, Пселл ввел в философию метод математики и принцип геометрического доказательства, требовавший логического обоснования истинности или ложности любого выдвигаемого положения.

Изучение риторики и поиск новых средств словесной выразительности так же вели Пселла к классическим произведениям аттической прозы. И подобно тому, как он вырабатывает свой научный метод путем усвоения и платонизма и неоплатонизма, он создает свой особый стиль прозы, соединяя отточенную ритмическую структурность фразы древних аттиков с красочным орнаментом второй софистики, ориентируясь одновременно и на Лисия, Исократа, Демосфена и на Элия Аристида.

Педагогическая деятельность Пселла и его придворная служба были ненадолго прерваны удалением Пселла в монастырь и пострижением его там с именем Михаила. Этот разрыв с двором был вызван падением партии покровителя Пселла, Константина Лихуда. Но опала Пселла и его монастырская жизнь длились лишь несколько месяцев, после которых он возвратился в столицу и продолжал свои ученые занятия и придворную службу. Его блестящий литературный талант украшал пышную торжественность византийских церемоний: Пселл сочинял для императоров речи, которые произносились на официальных собраниях, писал им панегирики и составлял надгробные речи знаменитым патриархам Михаилу Кируларию, Константину Лихуду, Иоанну Ксифилину. На Пселла, как на эрудита и мастера логических аргументаций, возлагались тонкие дипломатические миссии двора: когда в 1037 г. малоазиатские гарнизоны провозгласили императором Исаака Комнина, то Пселл возглавил посольство, направленное из Константинополя к Исааку для переговоров; когда в 1058 г. борьба императора с патриархом Михаилом Кируларием достигла высшей точки напряжения и должен был быть созван собор для низложения патриарха, выступить с обвинением Михаила было поручено Пселлу. Современники называли его «велеречивым».

Положение Пселла при дворе еще более упрочилось в правление его школьного товарища Константина Дуки (1059–1067 гг.). Он занял в это время первое место в. императорской свите и стал воспитателем царского сына. Последние известия о жизни Пселла относятся к 1096–1097 гг.

В литературном наследстве Пселла, помимо уже упоминавшегося жанра торжественных речей, основное место принадлежит эпистолографии (несколько сот писем) и большому, первому в Византии, мемуарному сочинению под названием «Хронография», в котором описаны события ста лет византийской истории, от смерти Иоанна Цимисхия (976 г.) до правления Михаила Дуки (1071–1077 гг.).