Памятники Византийской литературы IX-XV веков
Шрифт:
Иосиф Ракендит
(1280 — около 1330 г.)
Ученый монах Иосиф, по прозвищу Ракендит («одетый в рубище») принадлежал к кругу гуманистов палеологовского возрождения. С ним вели переписку и его дружбой дорожили такие люди, как Фома Магистр, Никифор Хумн, Никифор Григора. Уроженец Итаки, Иосиф рано принял монашество, жил на Афоне и в Фессалониках, провел в Константинополе годы с 1307 по 1325, затем вернулся в Фессалоники, где и умер, — вот почти все наши скудные сведения о его жизненном пути. Им была составлена большая энциклопедия, от которой сохранился до нас раздел, посвященный риторике.
«Риторика» Иосифа интересна как любопытный памятник византийского учения о художественном слове. Ей предпослано автобиографическое вступление, своей образностью заставляющее подчас вспомнить платоновского «Федра» и рисующее внутренний облик отшельника, удалившегося от житейских забот и всецело преданного умозрению. В сжатом, конспективном виде Иосиф воспроизводит риторическую теорию Гермогена (II в. н. э.), заимствуя у него основные формулировки, как это было тогда общепринято. Помимо ораторской речи, Иосиф останавливает свое внимание на эпистолографии и ямбической поэзии и присовокупляет также целый раздел о том, как надо читать книги по риторике. Его собственное сочинение должно было
МУДРЕЙШЕГО И УЧЕНЕЙШЕГО РАКЕНДИТА КИР ИОСИФА КРАТКОЕ СЛОВО О СЕБЕ САМОМ [475]
Жизнь созерцательная и бесстрастная показалась мне вожделенной и более пригодной для человека, чем жизнь практическая, какой она бывает в обществе и там, где страсти умеренны. [От этих двух видов] стагирский мудрец [476] поставил в зависимость человеческое поведение. Я же с самого начала рассудил так о жизненных [путях] потому, что созерцательная [жизнь] есть особый удел одного лишь разума, и кому, по божьей милости, она дана, тот приступает к самой горе Сиону, ввысь простирает крылья и парит в небесах, видя оттуда чистым мысленным оком, скольких смут и волнений исполнена жизнь страдальцев–людей. [Он наблюдает], как души, сами непорочные, привязаны бывают к телу костяной оболочкой и насильно отторгнутые от своего безлетного бытования носятся вместе с телом в беспорядочных движениях [477] , не смея взирать на истинно сущее, истинно прекрасное и вожделенное, которым облегчается и их полет. Глядя на обуреваемых напастями, на сумятицу, царящую в чужих делах, видя, что жизнь полна множества вещей, разных и страшных, способных губить душу, он, удаленный от стольких бед, почитает себя блаженным и жалеет тех, кто кружится из конца в конец. Но он не может оторваться совсем от злостраданий и взыскать с томлением истинно прекрасного. Ведь по привычке к дурному такие люди любят собственную пагубу и, уклоняясь от блаженного жительства, мнят ускользающее прочным и текучее неподвижным.
475
Перевод сделан по изданию: М. Treu. Der Philosoph Ioseph.— «Byzantinische Zeitschrift», Bd VIII, 1899, S. 34—38.
476
1 Стагирский мудрец — Аристотель. См. «Политика», 1324 а.
477
Отголосок неоплатоновского учения о предвечном существовании душ.
Лишь тот, кто всегда живет разумом, кому открыто чистое созерцание, лишь он имеет опору под ногами, когда страданиями [478] , как огнем, очищается его ум. Ему ведомо истинно прекрасное, ведомо и дурное. К одному он влечется, от другого сторонится. Человек же, не до конца подавивший страсти, любящий занятия государственные, связан во многом с худшей частью души; лишенный чистоты разума, он как бы слыша не слышит и подобен тем проворным слугам, которые, еще не выслушав, убегают от всего, что им говорится. Слушая наставления разума, он и себя благоустраивает и желает приблизиться к прекрасному, но не имеет терпения дойти до высшего блага, как мы уже говорили выше. Многое удастся ему, но многое и не удастся, и он, закусив словесные удила, носится неудержимо сам по себе [479] . За это достоин он похвалы, хотя и не всецело обращен к прекрасному.
478
Принимаем рукописное чтение .
479
Ср. у Платона: «Что же до остальных душ, то у той, которая всех лучше мчалась вслед богу и уподобилась ему, голова возничего поднимается в занебесную область и несется в круговом движении по небесному своду, но ей не дают покоя кони, и она с трудом созерцает сущее. Другая душа то поднимается, то опускается — кони рвутся так сильно, что она что-то видит, а чего-то не видит. Вслед за ними все остальные души жадно стремятся кверху, но это им не под силу, и они носятся по кругу в глубине, топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую» («Федр», 248 а, перевод А. Егунова).
Так стал я рассуждать о своей жизни очень рано, как только начал мыслить, хотя не все еще понимал тогда. Я родился и воспитан был в семье, где жили скромно и достаток имели небольшой, и происходил я с маленькой и каменистой Итаки. О своей жизни на ней умолчу, чтобы не подумали, будто я сплетаю похвалы или порицания своим домашним.
Итак, ум мой с самого начала был погружен в подобные размышления, насколько я разбирал и различал тогда полезное от вредного и одно ценил высоко, другое же, т. е. жизнь, преданную наслаждениям, считал низким, а прочее ставил посредине. Первое я полюбил безраздельно, предпочел его всему, готов был ревниво и усердно лелеять его, не глядя ни на что другое. Вот к чему стремилась душа, вот что было во мне! Богу я вверил себя и неотступно молил о помощи. И, не таюсь, получал эту помощь. Слова мои бессильны поведать о той милости, с какой он направляет путь мой. Я оставил отечество, родителей, все родное и привычное и одетый в рубище пошел странствовать, «многих людей, города посетил», как говорит Гомер [480] , но не видел разумности. Стремился взрастить первоначальную склонность и в том, что делал по желанию, надеялся иметь наставником бога, источника всех благ. Я вступил, наконец, на самую землю наук, в Константинополь, и живу здесь в общении с духовными и мудрыми мужами.
480
2 Намек на слова:
Многих людей города посетил и обычаи видел
(«Одиссея», 1, 3. Перевод В. Жуковского)
Они до конца были обучены всему, во мне же нечему было плодоносить. Живя среди них, я видел, сколь совершенны их навыки в слове и в добродетели, как прекрасно и умело они умножали их, но не имели, где приложить, и поэтому ни добродетель, ни словесное искусство их не претворялись в жизнь. Для себя я почитал
481
«Толкущему отверзется» — слова Евангелия от Матфея VII, 8.
Так вот что мне удалось сделать до сих пор: я покорпел над книгами ученых людей, занимавшихся разными предметами. [Из них] один, не обращая ни на какие науки внимания, изрыгал одну огнедышащую риторику, как бы словом зажигая светлую искру знания. Другой же мудро и прекрасно исследовал философию логики и природы, но не затронул важную часть логики, начало всякого знания, разумею я, всехвальную аподейктику [482] , а иной опустил даже многославную, любезную диалектику, вершину и лучшее орудие философии; рассматривая, кроме того, четверицу наук [483] , он хорошо описал их красоты в самых общих чертах, но не стал раскрывать подробно, почитая это излишним для своего обзора. Еще один из них очень тонко разработал происходящие в человеческом теле смешения и изменения, болезни, члены тела и его части, но бессилен оказался сказать что–либо о душе. Другой же безукоризненно исследовал одну только душу, пренебрег, однако, тем, что совершенствует ее, я говорю о деятельности и умозрении, которые ведут к добродетели и вере. Все эти ученые по необходимости очень хорошо рассматривали вещи самые нужные, а знаменитые антилогии Стагирита, его ужасные антитезы и доказательства [484] они опустили как что–то лишнее.
482
Аподейктика — учение о доказательствах.
483
Четверица наук — геометрия, арифметика, музыка, астрономия.
484
Подразумевается, очевидно, аристотелевское учение о законах противоречия, изложенное им в таких трудах, как «Метафизика», «Об истолковании», «Первая аналитика».
Долго блуждал я в науках, пока не изучил всего, и вот, чтобы не тратить время на пустяки, стал собирать оттуда и отсюда и из других мест, соединяя, как сказано у пророка [485] , кость к кости и жилы к жилам и составил из многих разных предметов последовательное, связное единство, сочинив эту книгу как памятник философии и наукам. Заглянув в нее, всякий тут же извлечет для себя пользу, не копаясь долго и не погружаясь в поиски. Она будет подобна двуликому изображению египетского Гермеса, содержа в себе и новые и важные правила, и мысли зрелые, ценные, проверенные временем и опытом. Если кто поусердствует еще раз, то опять скоро станет свободен, книга эта не отнимает ни времени, ни сил, когда ждут другие неотложные дела, поклонника же красоты она не оставит в неведении о прекрасном, но легко и быстро доставит ему сокровища. Такова цель, такова тайна этой книги. Не мог я, ракендит, связанный обетом, идти через добродетель к душевному совершенству и презирать многоболезненную и тяжелую практическую жизнь, не мог я пускаться в пространные рассуждения и растрачивать жизнь на них, хотя и я прилепился к ним сначала, но я хочу, чтобы человек, раскрывший эту книгу по своей надобности, мгновенно извлекал из нее пользу, вдохновлялся на труд и не останавливался бы перед ним. Ведь слишком сильный огонь не полезен, он уродует стоящего подле него, также не полезно, ненужно и вредно и слишком подробное изложение наук для людей, занятых чем–то другим.
485
См. Книга Иезекииля, 37, 7—8.
Так вот я, как мог, собрал и разъяснил это. Прошу читателей, если обретут здесь пользу для себя, пусть восславят бога, дарителя и подателя всех благ, а за меня под конец пусть только помолятся. Если же не получат ее, а такое случается непременно, то пусть сочтут это плодом незнания и слабости и будут снисходительны ко мне, изучившему и собравшему это только для собственной пользы, пусть кратко исправят того, кто не хотел пренебречь чем- либо нужным, пусть сострадательно, по–братски укажут путь тому, кто желал идти правильно. Но довольно об этом. Богу, единому в’ своей природе и троичному в ипостасях, славимому и поклоняемому, слава, честь и поклонение, ныне, всегда и во веки веков аминь.
РИТОРИКА [486]
… Мы говорим, что публичная речь — совещательная, судебная и торжественная — подобна одушевленному телу живого существа [487] . Ведь и у нее есть определенное строение, которого ей нужно достичь, и по своей форме она схожа с телом. Как тело имеет части, так и строение делится на члены безжизненные, правда, пока они необработаны и неукрашены. Одушевленность же ему придают, во–первых, находки, во–вторых, из шести предпосылок выводятся умозаключения, а из них составляются члены и, во–вторых, шесть способов убеждения — от большего, от меньшего, от равного, от противного, от сравнения, от примера.
486
Перевод сделан по изданию: Rhetores graeci, ed Chr. Walz, v. III. Stuttgart, 1836, стр. 338—564.
487
Сравнение речи с живым существом восходит к Платону: «Всякая речь должна быть составлена, словно живое существо: у ней должно быть тело с головой и с ногами, а туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому» («Федр», 264 с., перевод А. Егунова).