Памятные записки (сборник)
Шрифт:
– Да ты поэт, – сказал я.
– Нет, – ответил Пуйестик, – меня меньше всего интересует поэзия.
– Тогда ты – эстетик, – предположил я.
– Эстетика интересует меня только в одном аспекте – эстетика природы. Эстетика в приложении к искусству совершенно бесплодна и произвольна. И, главное, не дает ничего тем, для кого должна быть создана – людям искусства. Она зыбка и неопределенна. Есть ли, к примеру, у тебя эстетика?
– Чисто практически. Писать надо кратко, ясно и по существенным поводам.
– Это
– Приходится ли тебе читать?
– Я читаю только переводы. Они – сито, где проваливается словесный мусор и остаются мысли. Толстого и Достоевского я читал по-эстонски. Шекспира – по-немецки. Стендаля – по-английски.
– И как тебе в переводе показалась русская поэзия?
– Не знаю, о чем вы хлопочете. Она несущественна и нежелательна. Пушкин, с которым вы так носитесь, просто подражатель Байрона, Шиллера и французов. Я читал Тютчева по-немецки. Он скучен. И повторяется.
– А язык? А слово? Ведь без него нет поэзии. Она в слове.
– Это ее метафизический недостаток. Поэзия неотделима от словесного выражения и поэтической формы. Мысль же сама формирует. В этом ее сила. Мысль, высказанная в поэзии – ложь, – так я понял вашего Тютчева в немецком переводе. Она – ложь, ибо привязана к словесному выражению. Мысль подлинная принадлежит всем. И она – истина.
Мысли Пуйестика были совершенно чужды мне. И я привел их только для того, чтобы его образ, почему-то мне совершенно необходимый, был дан без прикрас и как можно полнее.
В этот день Пуйестик проводил меня до дома. Я уже простился с ним у крыльца. Но оказалось, что все ушли, а у меня не было ключа. Как всегда, такие мелочи раздражают.
– Не сердись, – сказал мне Пуйестик. – Я тебе помогу.
Он достал из кармана некое орудие, напоминающее перочинный ножик и при его помощи мгновенно открыл мне дверь.
И, войдя в дом, я внезапно вспомнил таинственный ключик на лацкане его пиджака. Вспомнил и фразу, сказанную им в ответ на мой вопрос, чем он занимается:
– Я открыватель дверей.
Однажды обнаружилось, что все ключи у нас в доме пропали. Дело это, конечно, свалили на меня. Мучимый легкими угрызениями совести, я отправился искать мастерскую, где изготовляются ключи.
Скажу к слову, что все улицы в старой части города не соответствуют своему названию, сохраняя тем самым историческое свое значение. Большая была довольно маленькой; Малая была больше Большой; Новая сплошь застроена ветхими домами; Старая щеголяла новыми строениями; Кольцевая оказывалась всего лишь полукольцом.
Мастерская
В маленькой мастерской, называвшейся «Ключ», я увидел Юхана Пуйестика. Он принимал заказы.
Одет он был в лиловый халат, под которым виднелся знакомый пиджак с ключиком на лацкане.
Я ужасно разочаровался, увидев этот ключик. Он означал всего лишь профессию.
Ничуть не смутившись, Пуйестик спокойно со мной поздоровался и велел приходить за ключами через два дня.
– Ты много путешествовал? – спросил я у Пуйестика.
– Нет. Я жил только в Африке. Теперь я живу здесь. В остальных местах был только проездом и плохо их помню. Странное стремление современных людей не быть, а побывать.
– Природу мы воспринимаем метафорически. У нас ветер поет, море злится, рожь волнуется, листья шепчут. Это вполне согласуется с нашим знанием о воде, воздухе и растениях. Отсюда, от природы идут законы театра и его условности.
– Ты часто бывал в театре?
– Я читал Шекспира. Театр – равновесие метафорического восприятия действительности с реальным знанием, воплощенным в характере. При нарушении этого равновесия театр разрушается. Он погибает либо от преобладания фона, либо от засилья сути.
– Откуда у тебя эта уверенность, если ты не бываешь в театре?
– Я уже тебе сказал, что читал Шекспира.
После случая с ключами Пуйестик несколько утратил для меня свою загадочность. Я перестал вызывать его образ и он перестал являться мне.
На сей раз он все так же неожиданно оказался передо мной на скамейке вблизи деревьев, прянувших от моря, как женщины от набега. Плащ его был цвета сердолика и так же полупрозрачен, а сам Пуйестик, против обыкновения, показался мне грустен.
– Скучаешь? – спросил я на всякий случай.
– Скучаю, – согласился Юхан. – Скучаю по Африке.
Этот парадокс не показался мне интересным. «Пуйестик исчерпывается», – подумал я.
– По Африке. Дело в том, что я там родился.
– Смеешься?
– Я родился вблизи городишка Мтубатуба, в южноафриканской провинции Натель, на берегу Индийского океана.
Я не люблю и не умею гулять. Гулять, вдыхая воздух и наблюдая явления природы, мне скучно. Общение с природой свысока или для приобретения здоровья к тому же еще и неприлично.
Гуляю я всегда через силу, просто подчиняясь общественному установлению и как бы в противовес фрондерству, которое люблю еще меньше, чем прогулки.
Я никогда не видел, не слышал и не читал, чтобы гуляли крестьяне. Их отношения с природой практические и потому полны красоты. Самая ужасная глупость, что красота непрактична.