Панчо Вилья и мексиканская революция

Чиуауа – один из крупнейших штатов Мексики. На его территории без труда уместились бы три государства величиной с Испанию. На западе Чиуауа пересекается крутыми горными хребтами; но склонам гор здесь пасутся табуны диких лошадей и стада рогатого скота. В восточной части простирается выжженная солнцем безводная пустыня, заросшая кое-где низкорослыми кактусами, кряжистым мескиталем и колючим кустарником – чапарралем.

Неохотно поселялся человек на суровых землях Чиуауа. После завоевания Мексики испанцами сюда отступили наиболее воинственные племена индейцев. В течение многих лет сопротивлялись они бледнолицым пришельцам из-за океана, но испанцы все же покорили их и заставили добывать золото и серебро. Многие тысячи индейцев погибли от непосильного труда на рудниках, добыча с которых обогащала казну испанского короля. Давно уже изгнаны испанские завоеватели из пределов Мексики, а потомки индейцев продолжают гибнуть от изнурительного труда на рудниках, которые теперь, как и раньше, принадлежат чужеземцам. Разница только та, что испанцы уступили место американцам – гринго.

Почти все земли Чиуауа принадлежат нескольким помещикам. Крупнейший из них генерал Луис Террасас. В его поместьях трудятся тысячи пеонов, надсмотрщики-майордомы относятся к ним, как к рабочему скоту. Другим поместьем, величиной с Бельгию, владеет Карраль, министр в правительстве диктатора Диаса.

Необъятные земли принадлежат англичанину Бентону. Этой «святой троице» служат власти и суд. По их приказу руралес (сельская жандармерия) беспощадно расправляется с непокорными пеонами.

Но в Чиуауа есть не только помещики, пеоны и рудокопы. В горах Сьерра-Мадре и Сьерра-Асуль, в пещерах горного хребта Пиньонес, в труднодоступных зарослях чапарраля, а иногда и в лачугах на окраинах селений и городков можно увидеть подлинно свободных людей этой земли. Они не признают ни спесивых помещиков, ни их руралес. Эти люди нападают на помещиков, жгут их усадьбы, угоняют их скот, охотятся за полицейскими, продажными судьями и жадными чиновниками.

Власть имущие боятся этих смелых и мужественных людей, называют их бандитами.

Зато народ относится к ним по-иному. Пеоны и рудокопы, мелкие лавочники и торговцы имеют среди этих «бандитов» родственников и друзей, видят в них своих защитников и мстителей. Ведь только помогая им, простые люди могут рассчитывать на справедливость, могут надеяться, что их обидчики – помещики, майордомы, полицейские, владельцы рудников, судьи – понесут заслуженное наказание.

На севере Чиуауа граничит с могущественным соседом Мексики – Соединенными Штатами. С севера на юг ее пересекает железная дорога, принадлежащая американцам и англичанам. Начинается она на самой границе в городе Хуаресе, расположенном напротив американского пограничного пункта Эль-Пасо, и заканчивается в столице страны Мехико. На этой железной артерии протяженностью в несколько тысяч километров расположены крупнейшие города Северной Мексики: Чиуауа, столица штата, Хименес, Торреон, Сакатекас, Агуаскалиентес, Керетаро. От Хименеса вьется серпантином на запад по направлению к горам Сьерра-Мадре железнодорожная ветка, обрывающаяся у небольшого города Парраля.

Парраль – по-испански значит «Виноградная беседка». Город расположен в центре богатого скотоводческого и горнорудного района. Население Парраля

гордится своим славным прошлым. Здесь еще в начале XIX века под руководством Идальго, патриоты сражались против испанского владычества. Здесь останавливался Бенито Хуарес, президент-индеец, возглавивший борьбу мексиканского народа против французских интервентов. Парраль был последним городом, признавшим диктатора Порфирио Диаса, когда тот захватил власть в 1877 году.

В центре Парраля – несколько величественных католических храмов, муниципальный дворец, дома богатых помещиков и владельцев рудников. Окраины города застроены глинобитными хижинами, в которых живут ремесленники, носильщики, уличные торговцы. На главной площади Сан-Хуан де Диос устраивается ежегодно 10 апреля – в день святого Антония – ярмарка. Сюда съезжаются издалека пеоны, рудокопы, пастухи – чаррос и мелкие фермеры – ранчерос.

И в этом 1910 году в день святого Антония на площади Сан-Хуан де Диос было людно и оживленно. Бойко шла торговля всякой всячиной: тортильяс – лепешками из кукурузы, которые пекут здесь же, на виду у покупателей; тамаляс – пирожками из кукурузной муки, начиненными свининой и перцем и завернутыми в кукурузные листья; пулькой – алкогольным напитком из кактуса агавы; обжигающим нёбо и внутренности перцем – чиле; атоле – молоком с корицею. На лотках – горы разнообразных сомбреро с широчайшими полями; уздечки и седла, украшенные серебром; гуарачес – сандалии из сыромятной кожи; серебряные и медные величиной с блюдце шпоры, звенящие, точно колокольчики; сарапе – домотканые покрывала, раскрашенные во все цвета радуги, с разрезом посередине, заменяющие плащ, одеяло или матрац, смотря по надобности; петатес – соломенные циновки с яркими узорами.

Площадь заполняла пестрая толпа пеонов, рудокопов и ранчеро, одетых в белые панталоны и покрытых сарапе. На головах у них красовались широкополые сомбреро, а ноги были обуты в неизменные гуарачес. Приезжие слонялись из стороны в сторону, не столько в поисках чего-либо необходимого, сколько в надежде встретить знакомого или друга. Ведь для чего же ездят на ярмарку, как не для этого? Они подолгу останавливались около бродячих певцов, которые под звуки маримбы – индейского ксилофона – пели корридо – народные песни – о великих патриотах Идальго и Хуаресе, о бесстрашных и неуловимых разбойниках, о пылких и несчастных влюбленных. Полицейские, вооруженные плетками из сыромятной кожи и огромными пистолетами, важно, точно павлины, расхаживали вдоль лотков, пытливо вглядываясь в лица пеонов.

Когда на башне муниципалитета часы пробили полдень, в самом центре ярмарки раздались один за другим три выстрела.

Толпа на площади замерла на мгновение, потом, точно раненое стоглавое чудовище, зашумела, заметалась в разные стороны. Полицейские, оглушительно свистя и энергично действуя плетками, пытались пробиться к месту происшествия. Это им удалось лишь после того, как прискакавший эскадрон федералов с обнаженными саблями врезался в бушевавшую толпу и открыл дорогу к распростертому на земле человеку. Из-под лежащего медленно текла ярко-красного цвета струйка, в которой весело сверкали лучи палящего солнца.

– Да ведь это судья Санчес! – заорал подскакавший на гнедом жеребце командир эскадрона. – А ну-ка, поверните его, да поосторожней.

Подоспевшие полицейские не замедлили выполнить приказание.

– Кто это вас так прошил, дон Альфредо? – спросил офицер лежавшего теперь уже на спине человека с неестественно выпученными не то от страха, не то от боли глазами.

– Вилья! – прохрипел судья. – Воды дайте, воды!

– Оцепить площадь, – распорядился офицер. – Выставить посты у городских ворот. Всех проверять и обыскивать! Дона Альфредо отнести в муниципалитет. Вызвать к нему доктора де Лилье Борху!

Офицер повернул лошадь и поскакал по площади, а за ним солдаты с диким свистом и гиканьем, немилосердно паля в воздух из старых американских ружей времен гражданской войны.

Старания властей обнаружить убийцу не дали, однако, результатов. Он, как говорят в этих местах, словно превратился «в глаз муравья». Доктор де Лилье Борха, единственный врач, хирург и акушер в городе, несмотря на все свои старания, так и не смог вдохнуть жизнь в тело судьи Санчеса. Местный политический начальник – хефе политике – был преисполнен решимости покончить с Вильей, при одном имени которого бледнели власть имущие.