Пандора (сборник)
Шрифт:
— Какое ужасное слово — судьба! — заметила Пруденс. Она взглянула на Бикеля. Но тот, кажется, отнесся к сказанному довольно спокойно.
Флэттери почувствовал, как тяжело бьется его сердце. Интересно, мелькнет ли в следующих словах Хэмпстеда кодовый сигнал «уничтожить корабль»?
Бикель недоуменно уставился на вокодер. Как отчетливо был слышен голос Хэмпстеда — даже то, как он откашливается, хотя, по идее, ППУ должен был отфильтровать все посторонние звуки. Бикель перевел взгляд на сюрреалистическую мешанину аппаратуры, составляющей «Быка».
И снова послышался
— Необходим более полный анализ повреждений. Самое важное определить их природу и объем. Подтвердите получение сообщения. Проект передачу закончил.
Бикель негромко и по возможности как можно более равнодушно спросил:
— Прю, и как тебе показался наш Большой Папочка?
— По-моему, он здорово обеспокоен, — ответила Пруденс. «Интересно, — подумала она, — почему это Бикель, который всегда был против возвращения, так спокойно отнесся к услышанному?»
— Слушай, Прю, а вот если бы ты захотела передать в своем сообщении какие-то эмоции, как бы ты поступила? — спросил Бикель.
Она озадаченно уставилась на него.
— Наверное, я бы просто сообщила о своих чувствах или постаралась передать их интонацией. А что?
— По идее, ППУ на такое не способен, — задумался Бикель. Он поднял голову и встретился взглядом с Флэттери, смотрящим на него с экрана. — Не подтверждай приема этого сообщения, Радж.
Флэттери кивнул.
— Хочешь сказать, что ППУ стало работать лучше, чем раньше? — неуверенно спросила Пруденс.
— Нет, — ответил Бикель. — Оно работает вообще не так, как должно. Лазерное послание оголено до предела. Исходные модуляции голоса, теоретически, сохранены и зачастую достаточно сильны, чтобы узнать характерные особенности голоса говорящего. Передача была очень высокого качества.
— По-видимому, электроника «Быка» делает систему более чувствительной, — предположила Пруденс.
— Возможно, — согласился Бикель.
— А во время приема послания наблюдалось усиление нервной активности? — спросил Флэттери.
— У рыбы тоже может быть нервная активность, — отозвался Бикель. — Нервная активность вовсе не означает наличия разума.
— Однако это нечто довольно близкое, — начал Флэттери.
Бикель кивнул.
— Выборочное повышение и понижение порогов, — продолжал Флэттери. — Пороговый контроль.
Бикель снова кивнул.
— Что это? — спросила Пруденс.
— Эта штука… — Бикель указал на «Быка» —…только что продемонстрировала пороговый контроль… примерно так же, как мы, когда узнаем что-либо. — Он взглянул на нее. — Когда ты понижаешь порог восприятия, ты распространяешь пространственно-временное сообщение и проецируешь его на внутреннюю «ауру узнавания» своей ментальной системы сравнения. Сообщение является пространственно-временной конструкцией, которую ты накладываешь на зону узнавания. Эта зона узнавания может довольно точно определять характер полученной информации в диапазоне от «точно такой же», что является максимальной степенью соответствия, до «похожей на что-то». И такого рода сравнения производятся как раз с помощью порогового контроля.
Бикель снова взялся за дело, от которого его оторвало сообщение Лунной базы. Он взял пучок нейроволокон, сверился со схемой и с помощью микроманипулятора принялся подключать их к соответствующим гнездам.
В помещении Центрального Пульта Флэттери вытянул левую руку и стиснул высящуюся возле койки металлическую стойку, да так крепко, что даже костяшки пальцев побелели.
«Кто может мне сказать, где именно находится моя душа?» — подумал он.
В памяти всплыли строки 138-го псалма: «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен».
«Интересно, предали ли мы Господа, создав нечто не менее дивное?» — подумал Флэттери.
— Отец наш небесный! — прошептал он.
«Но ведь и я сейчас на небесах, — мелькнула мысль. — И какому духовному риску я тут подвергаюсь!»
До его слуха донеслись голоса переговаривающихся за работой Бикеля и Пруденс. Эти звуки будто подтолкнули поток его мыслей.
Снова ощутил всплеск, исходящий от вечного поединка между Знанием и Верой, ареной которого оказалось избрано его тело. Флэттери почувствовал, как его захлестывает волна эмоций, которые, по идее, должна была гасить его Вера.
«Я легко мог бы покончить со всей этой чепухой, — думал он. — Но все мы в одной связке, и насилие лишь погубит нас всех. Религия и психиатрия не что иное, как две ветви одного и того же древа: искусства исцеления». Он ясно помнил эти слова. Так говорил их преподаватель по практической религии. Это было на втором курсе. «Религия и психиатрия — побеги одного и того же ствола… Однако сначала нужно самому исцелиться», — подумал он.
Флэттери отвернулся от нависающего над ним пульта, закрыл глаза и крепко ухватился за стойку.
— Отче наш, — прошептал он. — Иже еси на…
Но эти слова вдруг как-то утратили свою силу…
«Яко на небесах, так и на земле…» — подумал он.
Но ни того, ни другого для него никогда не существовало — впрочем, как и для других выходцев из аксолотлевых танков и стерильных яслей Лунной базы. Для всех них оставалась лишь надпись:
НЕ ОТКРЫВАТЬ ЛЮК, НЕ ПРОВЕРИВ ДАВЛЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ОТСЕКЕ.
Каждое утро по пути на занятия — целых одиннадцать лет — он проходил через люк, над которым красовалось это предупреждение.
ВЫХОД НАРУЖУ БЕЗ КОСМИЧЕСКОГО СКАФАНДРА СТРОГО ВОСПРЕЩЕН.
Вездесущая надпись устанавливала границы их строго ограниченного мира. И до сих пор он чувствовал ее власть над собой.
Скафандр был еще одним фактором, регулирующим спектр их поведения. Он ограничивал возможности общения с другими людьми, низводил голос до механического хрипа динамиков, превращал собеседников в механические куклы, пляшущие на экране осциллографа.
Вездесущим врагом считался внешний мир — полное отсутствие чего-либо, способного поддерживать жизнь, пустота, называемая пространством. Оно было злом, и они боялись его — всегда. Конечно, всегда можно мечтать о покорении пространства, но на самом деле они всегда мечтали об очищенном воздухе и родной каюте, в которой можно снять с себя опостылевший скафандр. Именно это всегда являлось сокровенной мечтой. Пусть даже она и исходила от самого дьявола.