Панфилыч и Данилыч
Шрифт:
У самой двери кабинета бичи разобрали, что проходит охотовед.
– Нет чтобы с народом поздороваться, бюрократ, – сказал грамотный голос в спину Балая.
Балай не обернулся: цветочки. Бичи жаждали денег.
– Деньги давай, поскорея, выпить хоцца! – донесся вдогонку еще один голос.
Балай не торопясь и без паники захлопнул за собой дверь – толстую, тяжелую, глухую.
Дверь тут же раскрылась, и в нее зашатнуло уже знакомого бича.
– Здорово, начальник!
– Закрой дверь! В лоб дам, сдохнешь, – сказал Балай и повесил пальто и шляпу на косульи рога.
– Ты
– Отстань от меня. – Балай сел на свое место, закурил первую папиросу и стал вспоминать сегодняшние дела, перелистывая календарь.
– Жена твоя все глазки проплачет, если я тебя зарежу, – сказал бич, выковыривая толстыми пальцами папироску из балаевской пачки. – Мне статью править надо, понял? На новые путя становлюся. Получу деньги и уеду в Расею. Пусть черти твой орех обмолачивают. Не увидишь меня по гроб жизни!
Балай поднял трубку и сказал телефонистке:
– Зина?… А, Наденька! Мне дежурного по отделению… Соловьев?… Здравствуй, Соловьев. Как дела? Сидят… Организуй им, пожалуйста, по тридцать суток, и чтобы духу после не было… Ну, спасибо, дорогой, за мной не заржавеет. Тут у меня еще один кандидат имеется. Этот больше просит… Ты сколько хочешь намотать? – спросил Балай у бича. – Года хватит?
Бич усмехнулся и скромно промолчал.
– Смеется. Ну, в самом деле, дня три уже грозится зарезать, если я ему статью в трудовой не переправлю. Не знаю, что за статья, где он ее получил, я и книжку его в глаза не видел. Смех смехом, а сейчас мы им деньги будем выдавать, так уж ты пришли человека, пусть погуляет возле конторы. Вчера твой Завьялов приходил, да они его не боятся, он сам их боится. Калачова пришли, у него ловко с ними получается… Ну, привет!
Бич привстал и заглядывал в бумаги, которые Балай во время разговора вынимал и раскладывал по порядку на столе. Балай положил трубку, резко толкнул бича ладонью в голову, и тот шлепнулся обратно на стул.
– Пошел вон, люди делом занимаются! – уже с угрозой сказал Балай.
Пришлось встать и вытолкать вяло сопротивлявшегося бича за дверь. Бич глупо посмеивался.
Охотовед вернулся к столу. Задач у него на текущий момент было – две основных и много побочных. Надо выпроводить штатных охотников и оформленных договорников в тайгу, чтобы они не сидели по чайным и не пропивали орешные деньги, это была задача охотоведческая; другая – директорская: нужно было крутить мозгами, чтобы как можно быстрее вывезти из тайги заготовленный орех с тех участков, куда имелась летняя дорога. На зиму для возчиков работы и так хватит.
Транспорт, транспорт и транспорт! Району же транспорта вечно не хватало для перевозки сельхозпродуктов, в число которых начальство упорно отказывалось включить кедровый орех, заготовленный коопзверопромхозом… В понятие «урожай» орехи почему-то не укладывались.
– Пришел я, Федор Евсеич! – сказал, улыбаясь и снимая шапку в дверях, голубоглазый легкий старик.
– Спасибо, Евлампий Кононович! Сделал одолжение!
Вчера обыскались, не могли найти бочара. Послали людей на дом; оказалось, что дом бочара заколочен плахами, но радио играет в заколоченном
Евлампий Кононович был старик любопытный. Года три тому назад вот так же пришел он в контору, с этой же шапкой в руках, и спросил:
– Бочар, значит, нужен?
– Нужен бочар.
– Ну вот и хорошо, – улыбнулся старик, – я и есть бочар.
– Ты, старик, плана выполнять не можешь, какой ты бочар?!
– Постарше я, чем вы, ребя, думаете. Только бочар я. И высокой руки. Сколь положите?
– Ставка, нарядами подбрасывать будем.
– Давай, однако, срядимся. Только вы меня не забоитесь?
– Ты бы нас не забоялся, мы уж как-нибудь.
– Я, ребя, за убийство в каторге сидел.
– Во как, ну и молодец! – хором сказали Колобов и Балай.
– Дело прошлое.
– Точно убил, что ли?
– А чего же, взял да и убил. Двоих. Ихним же топором. Они ящики открывать, а я сторож в пакгаузе. Они с топором и меня избивать. Я топор-то взял у них да и того… погорячился. Надо было побить да выгнать, а я молодой был, спыльчивый. Захлестнул. Потом вроде так получается, что нету доказательства, что они воры, я, значит, помешал имя украсти, дело-то ихнее сделать, вот и дела-то вроде и не было. А который их на улице-то с конем ждал, тот убежал. Телега по булыжнику забрякала, вот и все, нету свидетеля… Вот как.
– Даром-то зачем тебя держали? Разобрались бы да и выгнали.
– Даром и не держали, за специальность. Специалисты везде нужны.
Мастер оказался дивный, совсем почти не выпивал – «привычки, ребя, такой себе не сделал», – пил только чифир, с утра до вечера кипятил на кедровых стружках консервную жестяную банку с чаем. Работал неспешно, аккуратно, весело, с прибаутками, но все у него к сроку бывало готово, мастерская всегда была прибранная – пожара остерегался. Зимой к нему стягивались работяги покурить возле печки, сидя на новеньких лагушках, послушать побаски хозяина.
– Где же ты был вчера?
– Вот уж, извиняйте, причина была агромадная. Не ругай!
– Как не ругай! Кладовщик избегался, тебя искавши. Ты ему нужен был позарез, товар хотели отправить в город.
– Во как без Евлампия-то Кононовича! А я вот пришел, а кладовщик бока пролежават!…
– Да в чем дело?
– Женился я на старости лет! – Евлампий Кононович зажмурил глаза от удовольствия.
– Мне с твоими шутками, Евлампий Кононович…
– Женился, Федюшка, пра! Старушонку завел. Одна живет -горюет. Чего две избы топить, говорю, зима-то близко! Давай, говорю, в один куль ссыпемся, теплее будет. Пошли, говорю, ко мне. Не идет! Да вы ее знаете, Буслаевна, старуха.
– Она у нас грибы заготавливала.
– Во-во, трудящая женщина. – Евлампию Кононовичу было приятно, что на лице охотоведа искреннее удивление. – Пошли, говорю, ко мне жить. А она не идет, нет и нет. Жить, говорит, если, то ко мне, к ней то есть, у нее дом поновее и огород хороший.
– Ты и пошел?
– И пошел. Пара ведь – она по грибы-ягоды, я по бочки-лагушки! Во как уцелились-то!
– Так в ремках и пошел?
– Но-о! Зачем в ремках, что у меня, костюма нету? И костюм одел, и ботинки, и пальто. Чем не жених?!