Панфилыч и Данилыч
Шрифт:
Лампа на кухне зажглась, по потолкам полосы света разбежались. Заслонку из печи вынул, ужинать садится. Домаха поднялась, пошла сквозь сон в кухню сказать, что пирожки на сковородке, как бы дите не забыло, да понюхать заоднем, нет ли запаху от дитя, не выпивши ли.
Ложись, мама, я сам. Отец-то как? – шепотком.
– Да он же не жалуется. Ох-хо-хошеньки. Ешь да ложися. Бегашь ково-то, бегашь! Женись-ка вот лучше, и вся недолга, кобелюешь, поди, девкам головы крутишь.
– Ложись, мама.
Если Данилыч поворочается в знак того, что не спит, Костя подойдет спросит:
– Ну чо, батя,
– Ничо, сынок, – ответит Данилыч.
А лягут все, затихнут – тут и главная мука мученическая, между здравыми мыслями, страхом, и ужасом, снами, болью, дремотой, обрывками воспоминаний и точным чувством близкого будущего, неотвратимого и неизбежного.
Глава десятая
РЕВИЗИЯ
Весна в Задуваевой.
Солнце греет и сушит бревна домов, обветренные пористые плахи заплотов, от дерева струится легкий теплый пар, снег стал серым, зернистым, шилистым от заструг.
Прошел слух, что шеленковские внуки загнали двух сохатых возле самого Задуваева, а мясо вытащили на тракт и продали, так что инспектору Фатееву бесполезно идти и искать, и он же с шеленковскими внуками встречается и разговаривает как ни в чем не бывало, будто никаких лосей не было. Те посмеиваются, хулиганистые ребята. Инспектор же сказал им пословицу: повадился, дескать, кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. А что сделаешь, слово к делу не пришьешь.
Костя Подземный принял магазин.
Пришел к отцу в комнату, сел.
– Ну, вот и ладно. Добрый путь, как говорится.- Данилычу хотелось открыть сыну какую-то тайну, которую он в себе чувствовал, которую можно познать, только проживши трудную, некрасивую, полную опасностей жизнь деревенского торгового работника, хотелось оградить сына, чтобы он выслушал бы завет, да так и шел дальше – молодой и кудрявый, чтобы не гнули его заботы, чтобы не было у него страха.
Но вместо того чтобы сказать эту тайну, Данилыч усмехнулся:
– Усушка, утруска, бой, мышье яденье…
Радио гремело на тонкой заборке в кухне. Арию Бориса Годунова исполнял по-русски иностранный певец. «Достиг я высшей власти!» – лился великолепным мягким черным бархатом слегка подрезанный диапазоном репродуктора лучший бас мира.
Царства бывают разные. Годунов оставлял большое, Данилыч маленькое. Купчишку Годунова судьба выбросила на берег Москвы-реки, Ефима Подземного- на шунгулешские дикие берега, но и тот и другой трепетали страстью, и тот и другой страшились за сыновей-наследников. Может, кто-то посмеялся, дав вместо царства участок Данилычу в шунгулешской тайге? Ну а человеку особенно смеяться не приходится, цена страстям не в цене объекта. У Данилыча только подотчет меньше, чем у Годунова.
– Документы-то покажи, – сказал Данилыч. Он еще раз заметил, как изменился, ослаб и запал у него голос. – Ведомости, квитанции.
Костя усмехнулся покровительственно, но послушно встал, принес портфельчик. Данилыч потянулся за очками, заложил их подрагивающие дужки за уши, в провалившиеся ямки за ушами ушли крючочки.
– Почитаю, почитаю, чем сын володеет.
– Зарплатой сын володеет, а это, батя, государственное.
– В твои годы доверили. Я в твои годы
Сверху была приколота квитанция на получение с Задуваевского отделения выручки в количестве 2022 рубля, красивая синица под номером 757.2215 ЖЯ. Данилыч вдумчиво и неотрывно прочитал квитанцию, начиная с бланковых надписей:
– Государственный банк Союза ССР… Гляну, гляну, документы. Молода детина, а меня на очетности не проведешь. Инвентаризационная ведомость на семнадцатое марта…
– Дак ты все читать будешь? Я лучше спать лягу, – усмехнулся Костя.
– Ну-ка, мать, пошла черта имать! Домаха! Покорми директора магазина! – тихонько покричал Данилыч.
Домна стояла тут же в дверях, прислонившись к косяку, мяла в руках занавеску и с жалостью смотрела на исхудалого старика в постели. Ушла Домна на кухню, ушел и Костя, а Данилыч, позапыхиваясь, но вдохновенно продолжал читать вслух.
Не понимал, конечно, Костя, не знавший в жизни горя, тревог и страху, выросший в тепле отцовских воскрылий, на пуху материнской нежности, значения тех бумаг с сухим перечнем товаров, которые он скрепил подписью материально ответственного лица. Данилыч же глубоким взглядом видел в них контур того магнита, к которому с постоянной неубывающей энергией устремляются силовые линии каждого рубля, добытого тяжелым трудом в прилежащих к Задуваевской шунгулешских тайгах.
Легко было сыну посмеяться над отцом.
– Денег семьсот шестьдесят восемь. Товаров одна тысяча шестьсот сорок три. Коп. сорок восемь. Тара – сто семь. Коп. девяносто. Подпись материально ответственного лица: Подземный! Не разберешь сразу-то. Директорская подпись, урожденная, сложная.
Ведомость была разбита по графам: номер, наименование товара, артикул, единицы измерения, количество, цена и сумма. Так и читал Данилыч по всей строке, а не по одним наименованиям, как скользнул бы чужой взгляд. Каждая страница имела штамп с номером товара, которым открывалась, и номером товара, которым закончена, и стояли подписи членов комиссии. На каждой странице выводился итог – подбитая сумма.
Поэма ведомости звучала так: № 1. Полотно штапельное 4212 м 10,2 1-95 19-89. № 2. Тик матрасный 328 м 16 1-33 21-28.
Таков был ритм и размер стиха, ассоциировавшийся в восприятии с тенями, цветом, запахом магазина, шелестящим звуком разрываемого тика матрасного, сухим кастаньетным стуком и танцем косточек на блестящих нотных прутьях счетов. Сюжет поэмы пересказывался следующими словами:
Полотно штапельное, вольта, тик матрасный, полотно штапельное, гардинное полотно, фланель, клеенка, подвязочная резина, лента атласная, костюм детский суконный, брюки детские разм. 38, куртка рабочая х/б, брюки рабочие разм. 48, шапка-ушанка, платок штапельный, косынка штапельная, скатерть разм. 135 на 135, сорочка мужская, нитки «Конь», карандаш «Пионер», щетка одежная, иглы швейные. Итого 278 руб. 94 коп.