Пансионат «Мирамар»
Шрифт:
Когда Марианна ушла к врачу, я долго стоял перед портретом ее первого мужа. Кто убил тебя и каким оружием? А скольких людей нашего поколения убил ты, прежде чем убили тебя?
В холле звучала европейская музыка. Это единственное, что отравляло мне жизнь в пансионате. Марианна, придя от врача, приняла ванну и теперь сидела у приемника, завернувшись в белый бурнус. Свои крашеные волосы она уложила копной, воткнув в них множество белых металлических шпилек. Увидев меня, она приглушила звук, приготовившись
— Господин Амер, — начала она, — у тебя, конечно, имеется капитал?
— А что, ты намереваешься что-нибудь предпринять? — осторожно осведомился я.
— Нет, но в твоем возрасте, да и в моем, чаще, чем когда-либо, могут угрожать бедность и болезни…
— Я жил честно и надеюсь достойно умереть, — все еще с осторожностью ответил я.
— Я не помню, чтобы ты был расточительным…
— Ты наблюдательна, — рассмеялся я, — надеюсь, мои капиталы проживут дольше, чем я…
Марианна махнула пренебрежительно рукой и сказала:
— В этот раз врач очень ободрил меня. Он сказал, чтобы я не беспокоилась.
— Прекрасно, когда не надо беспокоиться.
— Мы должны хорошенько повеселиться в новогодний вечер.
— Да, конечно, насколько это позволят наши сердца.
— О, эти новогодние вечера… — мечтательно проговорила она, покачивая головой.
Взволнованный далекими воспоминаниями, я воскликнул:
— Знатные господа ухаживали за тобой!
— А я любила только один раз, — сказала она, указывая на портрет капитана. — Его убил какой-то студент, вроде тех, которые живут у меня теперь! Да, это был пансионат для господ! — продолжала она горделиво. — У меня были повар с поваренком, официанты, прачка и слуги. А теперь осталась только приходящая прачка!
— Много больших людей завидуют сегодня твоему положению.
— Разве это справедливо, господин Амер?!
— Во всяком случае, естественно, мадам.
Она рассмеялась.
Я сидел, утонув в большом кресле, положив ноги на подушку, и читал в Коране суру «Ар-Рахман», любимую мной со времен «Аль-Азхара». За окном хлестал дождь, и струи его звенели по ступеням железной лестницы. Все было спокойно, но вдруг в глубине дома послышались голоса. Я поднял голову от книги и прислушался. Я различил голос Марианны, горячо приветствующей кого-то. Таким тоном она могла обращаться только к хорошему другу. Звучал смех. Отчетливо слышны были грубые интонации хриплого мужского голоса. Кто бы это мог прийти? Гость или новый постоялец? Время едва перевалило за полдень, но дождь лил не переставая, и от тяжелых туч в комнате было темно, как ночью. Я нажал выключатель настольной лампы, когда блеском обнаженного клинка сверкнула молния и загремел гром.
Он был невысок, коренаст, с толстыми, румяными, как яблоки, щеками, голубоглазый, на вид очень аристократичный, несмотря на смуглую кожу.
Марианна познакомила нас вечером, когда мы сидели в холле.
— Талаба-бек Марзук, бывший заместитель министра вакуфов, — сказала она. — Он из знатной аристократической семьи.
Мне не требовалось его представлять: я знал Талаба-бека давно. Он принадлежал к одной из дворцовых партий и, естественно, был врагом партии «Вафд». Я вспомнил также, что примерно год назад на его имущество был наложен арест, у него конфисковали почти все.
Что касается Марианны, то она находилась в самом лучшем расположении духа, усердно подчеркивала свою давнюю дружбу с Талаба-беком. Я понимал и оправдывал ее энтузиазм, вызванный воспоминаниями о молодости, о любви.
— Я когда-то читал все твои статьи, — заметил Талаба-бек.
Я усмехнулся.
— Ты дал мне живой пример силы слова, особенно когда выступил в защиту своего героя! — сказал он и залился смехом.
Марианна обратилась ко мне:
— Талаба-бек — ученик иезуитов. Сейчас мы с ним послушаем европейскую музыку, а тебя оставим страдать одного. Он будет жить с нами. Ты знаешь, у него была тысяча федданов земли. Он сорил деньгами.
— Это время ушло, — вздохнул Талаба-бек.
— А где же ваша дочь, Талаба-бек?
— В Кувейте со своим мужем подрядчиком.
Я знал, что арест на его имущество был наложен по подозрению в попытке вывезти капитал. Но он не хотел признаваться в этом.
— Я потерял свои капиталы, — сказал он, — из-за какой-то случайности.
— Ты не требовал расследования?
— Дело слишком простое, — ответил он с раздражением, — им нужны были мои деньги.
Марианна внимательно посмотрела на него.
— Ты очень изменился, Талаба-бек, — сказала она.
Он улыбнулся маленьким ртом, утонувшим в толстых щеках.
— Меня чуть не прикончило давление, — ответил он. И добавил поспешно: — Но я могу пить виски, конечно, в разумных пределах.
Во время завтрака за столом нас было только двое. Мы мирно беседовали. Воспоминания о прошлом разрушили барьер недоверия между нами. Нас объединял дух одного поколения, заставляя забыть старые разногласия.
— А знаешь ли ты, что явилось причиной постигших нас бедствий? — спросил меня вдруг Талаба-бек.
— Какие бедствия ты имеешь в виду? — поинтересовался я.
— Ах ты, лисица! Ты ведь хорошо знаешь, что я имею в виду.
— Но меня не постигало никакое бедствие.
Он приподнял седые брови.
— Ты потерял свою популярность так же, как я свои деньги.
— Но ты, вероятно, помнишь, что я вышел из партии «Вафд» и из других партий после событий четвертого февраля [8] .
8
4 февраля 1942 г. руководство партии «Вафд» согласилось войти в правительство и практически пошло на сотрудничество с английскими колонизаторами.