Пантеон оборотней. Приключения Руднева
Шрифт:
– Не волнуйтесь, Татьяна Федоровна! В крайнем случае обещаю вам подыграть, – шепнул он девушке на ухо. – Просто несите какую-нибудь околесицу на смеси немецкого и латыни, а я якобы стану это переводить и незаметно пихать стол. Все в таком предвкушении, что разоблачение нам с вами не грозит!
Каменская-младшая прыснула смехом, а внимательно следившая за ней мать, занявшая стратегическую позицию по другую руку от дочери, победно просияла и торжественно объявила:
– Господа, мы начинаем! Прошу соблюдать тишину!.. Участники сеанса, закройте глаза, возьмитесь за руки и сосредоточьте свою гетеротетическую энергию на медиуме и её помощнике. Я чувствую, что у нас должно получиться! Сегодня грань между нашим миром и миром духов особенно тонка!
В зале воцарилась гробовая тишина так, что было слышно, как изредка шипит воск на свечах и шуршит атлас дамских платьев.
Руднев послушно закрыл глаза и ободряюще пожал холодную трепещущую девичью руку. Татьяна Федоровна тоже ответила робким пожатием и звонким, слега дрожащим голосом провозгласила:
– О, великий дух! Повелитель древней империи! Ответь на зов ныне живущих!
Ничего не происходило, а тишина сделалась практически осязаемой. Руднев почувствовал, что юная Каменская начала дрожать.
– Попробуйте по-немецки, сударыня, – произнёс он пафосно. – Я стану вам подсказывать… Grossen Konig! Erschein vor uns und Antwort! (нем. Великий король! Предстань перед нами и ответь!)
Едва он успел договорить, как напряжённую тишину разорвал отчаянный крик, раздавшийся из большой гостиной. Руднев на мгновение замер со всё ещё закрытыми глазами, а потом, опомнившись, первым бросился в соседнюю залу.
Гости, не заинтересовавшиеся спиритическим сеансом и остававшиеся в гостиной, столпились в её центре вокруг чего-то, что, очевидно, и являлось причиной всеобщей тревоги. Истеричный женский голос звал на помощь, ему вторил мужской, требующий вызвать доктора.
Дмитрий Николаевич растолкал всполошённую толпу и, к своему ужасу, увидел, что причиной всеобщего смятения является его друг князь Вяземский.
Павел Сергеевич лежал на полу и бился в судорогах. Красивое лицо исказилось и посинело, на губах выступила кровавая пена, глаза остекленели. Тело подполковника изгибалось, руки со скрюченными пальцами скребли пол. Правая рука была окровавлена и загребала осколки разбитого бокала.
– Пашка! – воскликнул Руднев и кинулся к другу. – Врача! Быстрее врача!
Однако Дмитрий Николаевич уже наверняка знал, что врач здесь бессилен. Рудневу случалось видеть разную смерть, и он не только разумом, но каким-то почти животным чутьём понимал, что Вяземский умирает, и помочь ему уже нельзя.
Упав на колени, Дмитрий Николаевич обхватил голову друга и придерживал её, не давая биться об пол.
– Паша!.. Паша!.. Как же это?! – шептал он. – Кто тебя так?
Внезапно глаза офицера Генштаба приобрели осознанность. На короткое мгновенье сквозь невыразимую муку в них мелькнуло узнавание. Вяземский разжал оскаленные зубы, силясь что-то произнести.
– Что, Паша? Что?!
Руднев склонился к самым губам бившегося в агонии друга.
– Ве…вер…вольф… – прохрипел Павел Сергеевич.
Тело его резко скрючилось, а потом так же стремительно вытянулось в полный рост и обмякло.
Князь Павел Сергеевич Вяземский был мёртв.
Разом осознав это, Дмитрий Николаевич обмер. Он был не в силах ни шелохнуться, ни вздохнуть.
Из оцепенения его вывело легкое прикосновение.
Шарлотта Атталь положила Рудневу руку на плечо.
– Il est mort… (фр. Он умер…) – тихо и скорбно произнесла она и накинула на лицо покойного свою серебристую шаль.
С превеликим трудом Дмитрий Николаевич заставил себя разомкнуть руки и выпустить голову мёртвого друга.
– Вызовите полицию! – приказал он глухим голосом, поднимаясь на ноги. – И заприте все двери… В доме произошла смерть при подозрительных обстоятельствах…
Глава 2
Коллежский советник Анатолий Витальевич Терентьев, помощник начальника московской сыскной полиции, мерил шагами библиотеку в доме графа Каменского и бросал косые тревожные взгляды на застывшего в кресле Дмитрия Николаевича. Руднев выглядел профессионально собранным и хладнокровным, но Анатолий Витальевич видел и понимал, что, несмотря на демонстрируемое Дмитрием Николаевичем самообладание, в душе у того творится ад.
Терентьев знал Дмитрия Николаевича с тех ещё времён, когда тот только-только закончил гимназию. И именно Анатолий Витальевич привлёк Руднева уже после окончания университета к сотрудничеству с сыскным управлением. Вместе они расследовали много тяжких и жестоких преступлений, не раз на пару рисковали жизнью и прикрывали друг другу спины, так что на поверку были они давними и верными друзьями.
– Дмитрий Николаевич, – в который уже раз, лишь слегка меняя формулировку, спросил коллежский советник, – отчего вы так уверены, что смерть его сиятельства носит насильственный характер?
– От того, что его абсолютно точно убили! – с явственным оттенком раздражения ответил Руднев. – Это отравление, Анатолий Витальевич!
– Свидетели, присутствующие при последних минутах Вяземского, описывают симптомы, крайне схожие с эпилептическим припадком…
– Анатолий Витальевич! Павел Сергеевич – подполковник Генштаба… был им… Он не то в разведке, не то в контрразведке служил. Туда с падучей не берут!
– Ну, так, может, сердце? Вы же сами знаете, как оно бывает. Был человек и нет человека…
– Вот именно! Я отлично знаю, как выглядит сердечный приступ! И это был не он! У Вяземского были конвульсии, и пена изо рта шла…
– Так агония…
– Анатолий Витальевич! Прекратите, ради бога!.. Пашка… Павел Сергеевич умер у меня на руках!..
– В вашем случае, друг мой, это заявление достоверности показаниям, как вы понимаете, не добавляет! – хмуро отрезал коллежский советник.
Руднев хотел было что-то возразить, но осёкся. Терентьев был прав, тот факт, что Дмитрий Николаевич стал непосредственным свидетелем смерти князя, только усиливал сомнения в его точке зрения.