Пантеон оборотней. Приключения Руднева
Шрифт:
Следом за покойником шёл служащий при сыскном управлении врач-патологоанатом Алвис Екабсович Петуш.
Судебно-медицинский эксперт был латышом родом из Лифляндского Валка, некогда приехавшим в Москву получать за казённый кошт медицинское образование в университете, да так и осевшим в Первопрестольной.
Личностью доктор Петуш был крайне неординарной. Несмотря на исключительно прикладной характер своей службы Алвис Екабсович тяготел к криминалистической науке и всё своё свободное время посвящал собственным исследованиям и изучению передовых методик, собираемых им со всего света.
Общаться с Петушем как с человеком было достаточно сложно. Он был замкнут и неразговорчив, и любую попытку личных отношений воспринимал с угрюмой неприязнью. Зато, когда дело шло о его служебном долге, Алвис Екабсович преображался и делался вполне открытым и даже словоохотливым. Он умел внятно объяснить и свои выводы, и свои гипотезы, а также с интересом хватался за идеи, высказываемые другими участниками дознания.
Внешность Алвис Екабсович имел малоприятную. Весь какой-то нескладный и разболтанный, с непропорционально длинными ногами и руками и с тонкими, невероятно подвижными пальцами, он напоминал жутковатое гигантское насекомое. Образ дополняла всклокоченная блёкло-рыжая шевелюра и бесцветное невыразительное лицо. В довершение к этому Петуш был ещё и сильно близорук, отчего носил очки с толстыми стёклами в грубой роговой оправе. Однако взгляд его светлых вечно прищуренных глаз был так умён и остёр, что преображал невзрачную личину и делал её если не привлекательной, то по крайней мере располагающей.
Анатолий Витальевич к Петушу особых симпатий не испытывал, но как эксперта ценил и мнение его уважал. Оба они понимали, что отношение коллежского советника к патологоанатому имеет определенную предвзятость, поскольку Алвис Екабсович заменил собой погибшего от руки преступника доктора Дягелева, близкого и задушевного друга Терентьева. Но, с другой стороны, тот факт, что именно Дягелев рекомендовал Петуша на службу в сыскное, заставил Анатолия Витальевича всё-таки принять этого странного и сложного человека.
– Алвис Екабсович, – обратился Руднев к эксперту, когда носилки с телом Вяземского скрылись за поворотом лестницы. – Ваше первичное заключение?
Петуш поправил очки и уверено ответил. Говорил он с характерным балтийским акцентом, выделяя придыханием глухие согласные.
– На первый взгляд, смерть от естественных причин. Более всего вероятен приступ эпилепсии. Возможны также скрытая болезнь сердца или закупорка лёгочных сосудов, или остро развивавшаяся патология мозга.
– А отравление?
– Возможен и такой вариант. Но однозначных внешних признаков нет.
– Вы все осколки собрали? – уточнил Дмитрий Николаевич.
– Осколки? – переспросил Петуш.
– Под рукой у князя были осколки от бокала, – пояснил Руднев.
– Нет, Дмитрий Николаевич. Никаких осколков возле труппа не было, хотя рука его и была в порезах. Там вообще не было осколков.
– Точно так, – подтвердил Терентьев. – Меня тоже озадачил тот факт, что рука окровавлена. Не успел вас об этом спросить, Дмитрий Николаевич.
Терентьев повелел позвать старшего из прислуги.
Втроём они прошли в гостиную и склонились над размазанным кровавым пятном на полу. Петуш вынул из кармана марлевую салфетку и стер кровь. На паркете были отчётливо видны царапины.
– Стало быть, кто-то поспешил убрать остатки бокала… – пробормотал Терентьев. – Плохой знак…
В залу вошёл важного вида старик с пышными старомодными бакенбардами, одетый в богато расшитую золотым галуном ливрею. Лицом он был бледен и дрожал, как осиновый лист.
– Кто повелел вымести осколки? – без предисловий спросил коллежский советник таким тоном, что слуга враз уяснил, что отпираться смысла не имеет.
– Так это ж… Ваше высокоблагородие… Я повелел… И сам же вымел…
– Зачем?
– Так непорядок же?
– Непорядок! – взревел коллежский советник. – Да ты, старый дурак, препятствие дознанию учинил!
Ливрейный шарахнулся и запричитал:
– Ваше высокоблагородие… Так я ж никогда… Я ж как лучше… Их сиятельства строги уж очень… Ну, я и подумал… Князь и посуда битая…
– Стихни! – оборвал Анатолий Витальевич. – Чтоб немедля осколки эти мне отыскал и принёс!
Слугу как ветром сдуло.
– Его могли надоумить, – упрямо проговорил Руднев в ответ на красноречивый взгляд коллежского советника.
Тот только пожал плечами.
Старик вернулся через несколько минут, неся в дрожащих руках свернутую в кулёк газету.
– Вот они, – пролепетал он, отдавая свёрток Терентьеву.
Коллежский советник заглянул в кулёк и помрачнел.
– А кровь где? – спросил он.
Слуга перекрестился.
– Тама и есть кровь, – прошептал он.
– Нету тут крови!
– Так я не знаю… – всхлипнул ливрейный. – Я смёл и в газетку завернул, чтобы не смущало… А больше я не трогал… Только вот вы повелели, так я и принёс…
Терентьев отпустил перепуганного старика и мрачно констатировал:
– Осколки подменили…
Алвис Екабсович забрал у коллежского советника свёрток и заявил:
– Беру это на экспертизу.
– К чему тут экспертиза, доктор? – проворчал Терентьев. – Очевидно же, что здесь вы яд не найдёте.
– Я не знаю, что здесь найду, – сдержано ответил Петуш. – Именно поэтому и собираюсь провести анализ. Если в доме осталась ещё какая-то посуда, которой предположительно пользовался покойный, я бы и её хотел забрать.
– Вряд ли мы её определим, доктор – сказал Анатолий Витальевич. – Но я велю выяснить.
– Есть бокал, который Вяземский в руках держал, – вмешался в разговор Руднев. – Вам это интересно доктор?
– Да.
– Тогда идёмте…
Дмитрий Николаевич провёл Терентьева и Петуша в зал, где юная графиня Каменская взывала к древнему королю.