Пантера - ярость и страсть
Шрифт:
– Да, еще одна обойма осталась.
– Хорошо, приезжайте сюда и приготовьтесь к тому, что мы тут же поедем обратно в Люберцы. Действуем, как договаривались. Жду.
Он положил трубку и довольно улыбнулся:
– Ну, разве я был не прав?
– Не пойму, чему вы радуетесь? Вы же, можно сказать, стали соучастником двойного убийства. Я бы на вашем месте сухари сушила...
– С какой стати?
– Босс явно был не в себе от счастья, и это меня пугало.
– Я сидел здесь, никуда не выходил, ты с клиенткой это видела, так что все в ажуре, дорогая Мария.
– А как вы объясните милиции ее появление
– Очень просто. Муж пропал, попросила найти. А потом ей якобы позвонили неизвестные и сообщили, где можно найти мертвое тело мужа. И не забывай, что теперь, в свете того, что ты мне рассказала, многое меняется.
– А почему вы не спросили у нее сейчас про деньги и наркотики?
– Всему свое время. А вот, кажется, и она подъехала...
...В сопровождении милицейской машины, набитой знакомыми боссу оперативниками, и машины "скорой помощи" мы подъезжали к небольшому лесочку, расположенному сразу за Люберцами вдоль Рязанского шоссе. Лена, теперь уже вдова, сидела в нашем джипе, в коричневой косынке, безутешная, раздавленная горем, свалившимся на ее хрупкие плечи, и беспрестанно шмыгала носом. За весь путь никто из нас троих не произнес ни слова. Только когда свернули с трассы и въехали в лес, она тихо кивнула:
– Вон там, где будка виднеется.
Наш небольшой кортеж продвинулся в глубь леса еще метров на сто и остановился около строительного вагончика, забытого кем-то здесь еще в доисторические времена. Окна были выбиты, крыша разодрана ветром и дождями, дверь висела на одной петле, и всюду, сколько хватал глаз, на поляне валялись пустые бутылки, консервные банки и прочий мусор. Рядом стоял ржавый мангал, врытый в землю кривыми ногами, и ветер разносил из него остатки сухого пепла. Похоже, совсем недавно тут кто-то баловался шашлычками.
Лена первая вышла из машины и замерла в нерешительности, стараясь не смотреть в сторону будки. Мы с боссом тоже вышли и остановились рядом, поджидая, пока подтянутся оперативники. Их было четверо: двое в гражданском и двое в мундирах.
– Ну и где?
– хмуро спросил гражданский в сером плаще и шляпе.
– Что они вам сказали?
– Сказали, в строительной будке, - чуть слышно бросила Лена и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
– Господи, да за что ж мне такое наказание...
– Ну-ну, успокойтесь, - пожалел ее другой, в дешевом костюме и кепке, дотронувшись до ее сотрясающегося плеча.
– Может, там и нет никого. Может, вас просто обманули, - и посмотрел на моего босса.
– Ну что, Родион Потапович, потопали глянем, что ли?
Тот пожал плечами, поправил очки на носу и твердым шагом двинулся к дверям будки. Я, держа дрожащую Лену под руку, шла за ним, а остальные топали сзади. Остановившись на пороге, босс поглядел куда-то вниз на пол будки и тихонько присвистнул.
– Да, не повезло ребятам, - сказал он. Оставив Лену, я заглянула через его плечо и ужаснулась. Сразу у порога среди разбросанного всюду мусора лежал на спине, раскинув руки, здоровенный парень в костюме с красным галстуком. Лица и одной половины головы у него не было, только сплошное кровавое месиво, словно по нему стреляли из царь-пушки, а не из пистолета. Чуть дальше, между деревянными лавочками, прибитыми по периметру вагончика, лежал еще один парень, меньших габаритов, тоже в костюме. Он лежал на животе, зажимая его руками, словно он сильно болел у него перед смертью, и открытыми глазами смотрел куда-то под лавку. Мне даже показалось, что он еще жив, но кровавые пятна вокруг десятка рваных дыр в пиджаке говорили об обратном. Весь пол вокруг был залит кровью, словно тут резали свиней.
Высокий оперативник в шляпе, отодвинув меня в сторонку, прошел внутрь, словно к себе домой, деловито присел над первым и пощупал пульс.
– Не дышит, - доложил он.
– И уже остыл.
– Неплохо поработали, - задумчиво бросил второй, в кепке, уже разглядывавший решето на спине у второго трупа.
– Раз, два, три, четыре... начал он считать дыры.
– Двенадцать пуль всадили. Ладно, зовите дамочку, пусть мужа опознает.
Милиционеры ввели под руки Лену. Взглянув красными от слез глазами на убитых, она страшно побледнела и начала задыхаться. Я просто диву давалась: надо же, какой замечательный талант в ней проснулся, а ведь босс говорил, что актрисы из нее не выйдет...
– Вон он, мой Игоречек, - простонала она, показав слабой рукой на дырявую спину, и тут глазки ее закрылись, дыхание перехватило, и она упала на руки милиционерам уже без чувств.
– Отнесите ее в нашу машину, - попросил босс и повернулся к гражданским.
– Ну, какое точное время смерти, Василий?
– Часа два-три назад, - уверенно сказал мужчина в шляпе.
– Стреляли из пистолета, может быть, из двух сразу. Убили, а потом еще и добавили для верности. Стрелял дилетант, почти в упор.
– Как это произошло, есть мысли? Оба осмотрели место бойни, и тот, что в кепке, протянул:
– Ну, если судить по положению трупов, то ничего определенного сказать пока не могу - непонятно.
– Я тоже не въезжаю, как их могли застрелить таким образом. Похоже, они не сопротивлялись, а ждали, когда к ним подойдут и наставят свинцовых примочек. Тот, задний, должен, по идее, тоже на спине лежать, а так...
– Ладно, везите на экспертизу, - вздохнул босс.
– И Вася, очень тебя прошу, купи ты уже, в конце концов, этим патологоанатомам коробку конфет или бутылку поставь. Я даже в долю войду, только чтобы побыстрее сделали.
– Ага, им только купи раз, так потом без пузыря и двери не откроют, усмехнулся он.
– Хорошо, Родион, постараемся.
– Поехали, Мария, - тоскливо проговорил Родион, бросив последний взгляд на пол вагончика.
– У нас еще кое-какие дела есть. А они тут сами справятся.
– Про деньги им скажите!
– горячо зашептала я ему на ухо, когда мы вышли на крылечко.
– И про наркотики. Они где-то здесь должны быть, пусть поищут.
– Идем, идем, - усмехнулся он.
– Все найдут, если есть, не сомневайся...
– Ну что, Елена, рассчитываться будем?
– вкрадчиво проговорил Родион, когда мы уже находились в кабинете. Лена с высохшими глазами, усталая и подавленная, сидела в кресле перед ним, и мое сердце разрывалось от жалости. Что там ни говори, но она сделала доброе дело - избавила мир от подонка, а судить ее или нет - это уже проблемы Господа.
– Деньги у меня с собой, - сказала она, с готовностью открывая сумочку.
– Вот возьмите, здесь пятьдесят тысяч, как и договаривались, - и протянула ему пухлый конверт.
– Спасибо вам огромное за все. Только как теперь быть с дружками мужа?