Папа, куклу звали Джульеттой
Шрифт:
В коридоре на него накатил аромат чего-то жареного и немного принюхавшись, он сразу определил – это грибы. Видимо жена с дочерью сходили в лес сами, ведь он им никогда ничего не приносил, да и зачем в самом деле плутать в чащобе из последних сил ради двух этих ставших ему уже совсем чужими женщин. Однако жареных грибов он тоже вдруг захотел и решил, что теперь, раз они пошли, надо немедленно идти в лес – прямо даже в ближайшие выходные.
Скрыться в своей комнате так быстро, как он намеревался, у него не получилось – пока нагнулся и расшнуровывал ботинки, из кухни вышла жена.
– Какие грибы пошли? – спросил он машинально, будто у постороннего
Впрочем, именно у постороннего человека наверняка он спросил бы об этом так же – тема эта для него сейчас была особенно интересна.
– Маслята пошли, обабки и белые, – сквозь зубы процедила женщина, будучи видимо сильно не в духе.
– Белые это хорошо, – будто сам с собой проговорил Аким Аркадьевич.
– Будто ты и сам не знаешь, какие сейчас грибы, – фыркнула женщина, переходя на крик. – Сам вон наобещал какой-то там Ларисе белых грибов, хоть раз бы и нам принёс на гостинец, ведь вроде не чужой, в семье живёшь.
«В какой такой семье?» – промелькнуло в мыслях у него, однако большим потрясением было услышать имя дорогой женщины из уст этой соседки по коммуналке, к тому же он недоумевал, чего ради должен приносить что-либо этим совсем посторонним людям, хоть и живущим с ним под одной крышей. В детстве ни к нему, ни к его матери соседи не предъявляли никаких особых претензий и уж подавно ничего не требовали. Избегали, не любили – да. Но грибов не просили.
Он стоял как вкопанный, не зная, что ему на это ответить, моргал. Чувствовал, что эта ситуация какая-то странная, будто прошлое каким-то неожиданным образом переплетаясь с настоящим, теперь всё время мешает ему здраво воспринимать происходящее. И какой-то рычажок вдруг щёлкнул в его сознании.
– Схожу, – сказал он, дивясь самому себе.
– Вот-вот, сходи, – закивала женщина. – И бочок в туалете надо бы починить.
«Так сантехника вызовите», – хотел было сказать он, однако ничего не сказал, и без того устал от разговоров на работе, а теперь хотел просто побыть один, помолчать, и может быть почитать что-нибудь из старых любовных романов.
В комнате на глаза ему попалась большая консервная банка – из-под солёных огурцов бочкового посола. Взял он эту банку в магазине некоторое время назад сам не зная зачем, просто увидел – пустая, и решил – пригодится. Теперь даже обрадовался, потому что подумал, что в общем-то очень легко выкрутится из этой ситуации и утрясёт всё с туалетным бочком. Быстро проделал шилом отверстия с двух противоположных сторон, продел через них бельевую верёвку – получилось правда нелепо и по-дурацки, однако на ведро было вполне похоже и пользоваться им можно было запросто.
– Вот, – протянул он жене, выйдя из комнаты.
Она всё ещё стояла в коридоре, о чём-то переговаривалась с дочерью, причём очень громко. Аким Аркадьевич усмехнулся – порой вели они себя вот так, будто и правда считали его членом своей семьи, так что даже любопытно было их послушать. Но сейчас они говорили о грибах и в общем-то это было ему совсем не интересно.
– Что это? – спросила жена с усмешкой.
– Ведро, – ответил он совершенно холодно.
– Зачем?
– Это… Вместо бочка – в туалет.
– Ты совсем свихнулся, что ли? Устроил тут чёрт знает что!
– Да нормально всё… Если не работает… Воду перекрыть, и всё – сгодится.
– Ага, сгодится ему. Скажи ещё, что на твой век хватит.
– Ну, может и сказал бы. Да, впрочем, и на твой хватит, – пробурчал он уже себе под нос, думая о том, что зря вообще вызвался помочь, ведь с работы пришёл усталый и есть хотел, вот и отдыхал бы, и ел.
Сто раз зарекался и думал обходить все подобные ситуации стороной. Теперь прислушался. Судя по звукам, доносившимся из-за двери, жена сейчас пинала его ведро и направлялась в кухню – значит туда сейчас точно нельзя идти, вся эта ругань продолжится, и он прикинул, чем можно сейчас перекусить всухомятку. Достал консерву «Килька в томатном соусе», отрезал хлеба. Ещё у него была родниковая вода и её он размешал с вареньем – вместо чая. Поел и как-то спокойней стало на душе. Был у него и целый мешок карамели – в последнее время вообще хотелось только сладкого и спать. Шоколадные конфеты он никогда не покупал – они стоили дороже и заканчивались быстрее.
Теперь вспомнил про «Красную шапочку». Не знал даже, с чего начать и как подобраться к дочери, чтобы узнать у неё всё, о чём просила Лариса – с дочерью он не разговаривал не то что последнее время, он не разговаривал вообще никогда, не заметил даже сам, как вот так сложилось у него в жизни.
…Началось всё давным-давно, ещё с самого её рождения, тогда жива была его мать – она и выбрала имя для будущей внучки. Однако ребёнка назвали по-другому, и такую внучку она не приняла, всячески старалась повлиять на Акима, чтобы тот тоже относился к новорожденной сдержанно. Да он и так особо не нуждался в детях, и жена его не слишком обременяла отцовскими обязанностями.
Теперь лишь было обидно, что относились в нему не так, как он того хотел, не уважали… Впрочем, вот чёрт, от того, как в последнее время мешалось прошлое с настоящим, он порой чувствовал себя глупо и ещё может быть беспомощно, как старый покалеченный жизнью лесной зверь, намеренно забившийся в самую глушь лесной чащи, и после роптавший перед этим лесом, перед его величием, потому что на самом деле по сути и звери, и люди – существа одного порядка: и те, и другие в жизни берегут свою шкуру и заботятся о своём желудке, а молодняку до поры перепадает больше, чем старикам.
Он снова подумал про «Красную шапочку» – давненько не ел эти конфеты. Теперь, сытый, он рассудил, что зря записывает себя в старые маразматики и что-то из прошлого возвращается в его жизнь вовсе не просто так. Вот зашла речь о конфетах, а следом он вспомнил как раз про ведро. Хотя прежде ничего из своих детских лет не вспоминал вовсе, а многое даже совсем забыл – просто ещё с надеждой смотрел вперёд, в будущее, рассчитывая, что там как-то основательно изменится его жизнь.
Немного попутешествовал и всегда приезжал воодушевлённый. В какой-то момент осмелился даже поменять работу и уволился с завода – в последствии ничуть не жалел, потому что везде оказывается жизнь протекала совсем по-разному, и стоило лишь сделать шаг в сторону, как всё могло основательно поменяться. У него и поменялось, он вот встретил Ларису, и ходил теперь на работе не в грязной спецодежде, а в дорогих пиджаках, подаренных заезжими звёздами сцены.
– Аким Аркадьевич, пряники берите, они свежие, для вас купила, – слышит он дорогой сердце голос, поднимает голову – Лариса.
Сам уже даже не заметил, как вот так вдруг оказался на работе, и ночь прошла.
Вспоминает, что после холодного чая из варенья закрылся в комнате, зачитался и уснул. Утром, ещё сонный, встал пораньше, чтобы никто до него не занял ни ванну, ни туалет, да и на кухню уже хотелось попасть в конце концов, чтобы в одиночестве приготовить там себе горячий завтрак.