Папа, куклу звали Джульеттой
Шрифт:
Всё это проделать успел, однако на работу пришёл совсем сонный и ноги заплетались.
– Рано ты сегодня пришла, – говорит он Ларисе и берёт пряник.
– Да вроде как обычно, полдень уже скоро, – отзывается она и достаёт ещё из сумочки упаковку дешёвого чая. – Скоро вот стану знаменитой, разбогатею, и уже буду пить только дорогой.
Она мечтательно улыбается и он тоже.
Думает, что и сам когда-то грезил чем-то особенным и верил – уж его-то судьба не обделит ничем. Вполне ему хватило детства в коммуналке и бутербродов с маргарином, так что начиная прямо с юности
Сейчас разговор с Ларисой как-то не клеится… Он чувствует – от него что-то ждут. Однако рассказывать небылицы не спешит – ничего просто-напросто сейчас не приходит в голову. Обсуждать сплетни коллектива тоже не хочется лишний раз, и сейчас, как ему кажется, его застали врасплох в тот момент, когда очень хотелось побыть одному, наедине может быть даже со своей старостью и по-своему не сложившейся жизнью. И чай он бы попил даже без этих вот пряников, однако Лариса прямо-таки настаивала и он догадывался, почему.
– С дочерью ещё не говорили? – спрашивает она.
Он радуется даже этой теме, потому что предполагает – она заговорит про грибы, ведь наверняка видела их уже на рынке, так он её обрадует, скажет, мол, собираюсь…
– Не виделись ещё, – отвечает он, имея ввиду дочь.
– Как так? Разве вы не вместе живёте? – спрашивает Лариса.
По-дружески конечно он мог бы ей довериться вполне, однако иногда, как ни странно, у него пробуждался здравый смысл, и готов он был посторонним жаловаться на какие угодно семейные неурядицы, только не рассказывал, что жили они все по разным комнатам. Хотя не потому, что это было стыдно. Просто коммуналки в их времена уже давно ушли в прошлое.
Он молчит, не зная, что придумать, чтобы соврать, да и оправдываться не хочет.
– Обещал, значит сделаю, – только и говорит, а пока его собеседница не успела ничего спросить, добавляет. – Ты не смотри, что я плохо одет, зато я хорошо воспитан.
Лариса смеётся – натянутым неестественным смехом. Не знает видимо, как реагировать на эти слова – то ли они сказаны в шутку, то ли человек, их сказавший, и правда столь наивен. Кокетливо достаёт из сумочки две конфеты. Аким Аркадьевич бросает взгляд и сразу узнаёт этот жёлтый фантик «Красной шапочки».
– Авансом, – говорит Лариса.
Теперь уже решено – она ни за что не отстанет от этого человека, потому что шаманка сказала ей главное: исключительная судьба как раз у его дочери, а если с ней у него настолько плохие отношения, что он так запросто готов предать эту свою родную кровь, всё это Ларисе очень на руку и теперь она ещё больше уверена в своём грядущем успехе.
– Да вы уж постарайтесь, коль воспитание позволяет, – смеётся она ещё громче.
Однако Аким Аркадьевич её уже не слушает – разворачивает заветную конфету.
В общем-то сейчас эти конфеты вовсе не какой-то там дефицит и он вполне может покупать их сам, но не покупает – они для него будто что-то священное,
Лариса в этот момент прямо умиляется им и рада, что судьба послала ей такого человека. Ведь любые встречи и знакомства, как она считает, случаются в жизни неспроста. И человек должен, словно полый бамбук, впитывать в себя всё, что встречает на своём пути. Об этом даже во всех русских сказках рассказывается: катился колобок, катился… Сказки эти она знала хорошо, часто читала и инсценировала со своими младшими театральными группами. И часто сама повторяла, пытаясь воплотить их наяву. Вот встретила шаманку – послушала. Теперь ей поможет Аким Аркадьевич. Хотя для неё самой семья была святым явлением, а родители и дети просто не могли быть плохими, и не важно, какой они образ жизни вели и к кому как относились. В любом случае – это своё, родное.
…Свою мать и своего отца она почитала особенно, несмотря на то, что ещё в детстве они поставили ей неприятный диагноз – психопатия. Хотя может и не диагноз это был вовсе, а просто обзывали её так по невежеству своему. Сына единственного Лариса любила сильнее всего в жизни, сейчас ему было четырнадцать и вырос он ужасно избалованным лоботрясом. Но всё это были её родные люди и сама она не позволила бы себе предательства по отношению к ним. Да и они в общем-то относились к ней тоже порядочно. Это вот у Акима Аркадьевича не было семьи, но именно такие вот недалёкие и недальновидные неудачники всегда способствуют чужому счастью.
– А в школе вы умели решать уравнения? – спрашивает она у него неожиданно.
Он теряется, не знает, что и думать – к чему этот вопрос.
– У меня была пятёрка по математике, – говорит задумчиво, разворачивая вторую конфету.
– А я не любила учиться и прогуливала уроки, мне было скучно. Хотя твёрдую тройку всегда удавалось получить.
Предполагает он, что ей интересно будет узнать о его школьных годах, начинает что-то рассказывать, но она перебивает.
– Вы были счастливы, когда получили аттестат хорошиста? – спрашивает вкрадчиво.
«Разве можно быть от этого счастливым или несчастливым, – думает он, – это ведь просто оценки и по сути они не решают в жизни ничего, не делают человека более или менее благополучным».
– После выпускного я немного поработал киномехаником, потом ушёл в армию, вернулся, устроился на завод, а про школьные годы и вовсе забыл, – вкратце рассказывает он.
– Получается, цель не стоила того? – спрашивает она то ли этого своего недалёкого собеседника, то ли кого-то ещё, кто мог незримо присутствовать здесь.
Вопрос этот давно её волновал – она то и дело задавала его разным людям. Но ответа либо не получала, либо вовсе её не устраивало то, что ей говорили.
– Да это в общем-то не было целью, – отзывается он. – Так, само шло. Это у тебя вот есть цель, ты хочешь стать знаменитой. Не пойму только, почему ты до сих пор тут, в этом городе, что здесь держит?
– Дурацкое стечение обстоятельств, – фыркает она и думает, что совсем не просто на самом деле сбежать из этого Захолустья.