Папаша Горемыка
Шрифт:
— Поглядите, сударь, какой бесподобный саженец! Подумать только, этому деревцу всего лишь год! Но какие оно подает надежды, Батифоль, какие надежды! Я сосчитал бутоны, сударь, и, смею сказать, мне пришлось потрудиться: только на одной этой ветке их семнадцать штук! Вы слышите, Батифоль? Семнадцать груш, и самая маленькая из них будет крупнее, чем голова ребенка, как уверял меня один знаток!
Господин Батифоль произнес: «Гм» — и восторженный садовод мог принять этот звук за возглас одобрения; затем, пока хозяин мысленно представлял, как можно будет смаковать восхитительные плоды, первые признаки появления которых он подверг учету, чеканщик, вторя ему, принялся расхваливать
Господин Батифоль, зная по опыту, что ни одна лесть не была бы столь приятной его соседу, выслушал с терпением, показывавшим, сколь важно ему было угодить садоводу, все то, что тот соизволил рассказать не только о предполагаемых достоинствах его деревьев, но и о том, сколько он за них заплатил, с перечислением всех подробностей, сопутствовавших их приобретению, посадке и появлению первых побегов.
Таким образом, мужчины прошли две трети сада и оказались в том месте, где он сужался и где огораживавшая его стена образовывала угол, прежде чем идти дальше.
Господин Падлу, как ценитель прекрасного, был слишком большим приверженцем прямой линии и гармонических пропорций, чтобы он мог добровольно придать своему участку такую форму. Виной тому был сад Франсуа Гишара, своим концом разделивший землю торговца фаянсовой посуды надвое и, таким образом, нарушивший ее целостный облик.
Будучи искусным торговцем, г-н Батифоль сумел убедить г-на Падлу, когда тот изъявил желание стать землевладельцем в Ла-Варенне, что рыбак ни в коем случае не откажется уступить ему несколько метров земли, необходимых для того, чтобы его будущая стена была прямой.
Однако на деле все вышло иначе.
Папаша Горемыка слишком не любил парижан и стены, которые они строили, чтобы угождать одним и способствовать возведению других. Он упорно отказывался от любых денег, предлагаемых ему торговцем фаянсовой посуды.
Ломаная линия стены приводила г-на Падлу в отчаяние, она стала его кошмаром. Целыми часами он был погружен в горестное созерцание этого столь неприятного для глаза излома стены; он снился ему каждую ночь.
Тем не менее, подобно всем людям, у которых имеется свой конек, г-н Падлу не терял надежды когда-нибудь оседлать его; он надеялся, что какое-нибудь событие исправит и его шпалеру и то, что он рассматривал как вопиющую несправедливость судьбы; поэтому садовод предусмотрительно оставил невозделанной и незасаженной полосу земли у подножия стены.
Господин Батифоль знал эту слабость г-на Падлу и намеревался на ней сыграть.
Он указал пальцем на большое пустое пространство, возле которого вились две чахлые виноградные лозы.
— Увы! — произнес Аттила с бесконечным состраданием. Господин Падлу лишь тяжко вздохнул в ответ.
— Какая жалость! — промолвил г-н Батифоль.
— Ах, да! — подхватил торговец фаянсовой посуды с таким сокрушенным видом, что мгновенно превзошел в грусти своего друга. — Однако, — прибавил он с оттенком горечи, — это все же ваша вина, Батифоль.
— Моя? — воскликнул чеканщик с горестным недоумением.
— Ну, конечно! Если бы вы меня предупредили, что мне придется иметь дело не с человеком, а с чурбаном, еще более тупым, чем тот, из которого сделана его лодка, я был бы осмотрительнее, черт побери, и построил бы дом в десяти шагах дальше.
Батифоль пожал плечами.
— Но ведь он не хочет продавать землю ни за какие деньги! — завопил Падлу, страдания которого, пробудившись, стали нестерпимыми.
— Что ж! Когда старик умрет, его внучка не станет содержать лачугу, от которой у нее будут одни убытки, в то время как, продав ее, она сможет обеспечить себе средства к существованию.
— Да ведь этот старый торговец лягушками, возможно, протянет еще лет десять — пятнадцать: этот негодяй сделан из камня! Он и меня переживет, сударь; я могу умереть раньше, чем успею придать этой стене форму, на какую она, по-моему, вправе рассчитывать.
— Полноте! Все дело в том, что вам не хватает ловкости и напора. Господин Падлу превратно истолковал слова гостя.
— Сударь, — произнес он с возмущением, от которого его и без того круглые щеки раздулись и тройной подбородок пришел в движение, — сударь, я порядочный человек. Я действительно ненавижу папашу Гишара: он попортил мне столько крови, что, как мне кажется, я не должен проливать слезы, когда человек, отравивший мою жизнь, уйдет в мир иной, но, чтобы пытаться с помощью преступления приблизить этот день хотя бы на час или даже на минуту, сударь, на такое я не способен!
— Кто вам говорит о преступлении? Умрет ли он или покинет наши края — не все ли вам равно, если в том или другом случае ему придется сбыть с рук собственность, которая вам нужна.
— Разумеется! Итак?
— Итак, если бы меня звали Падлу и если бы этот клочок земли не давал мне покоя, Франсуа Гишар освободил бы место еще полгода назад.
— Каким образом?
— У рыбака нет других средств к существованию, кроме этого бесполезного дома, да крошечного виноградника, который не в состоянии прокормить двух человек. Кроме того, рыбная ловля для него — не просто увлечение или потребность, а единственный заработок. Лишите его возможности ловить рыбу, и он будет вынужден сделать выбор между нищетой, своей страстью и привязанностью к этой хибаре. Можно не сомневаться, что он выберет, и тогда вы сможете выровнять свою стену.
— Черт возьми, но как же мне лишить его возможности ловить рыбу? — воскликнул г-н Падлу, в отчаянии стуча себя по лбу.
— Вы должны заняться ею сами.
— Я? Я? Да я даже не знаю, цепляет ли крючок рыбу за голову или за хвост!
— Не волнуйтесь: чтобы ею заняться, вам не придется сдавать экзамен; вы лишь внесете арендную плату, и власти больше ничего от вас не потребуют.
И г-н Батифоль разъяснил своему соседу и другу, что государство, в чьей собственности находятся большие и малые реки, отдает богатства их вод на откуп тому, кто на торгах предлагает наибольшую цену, и Франсуа Гишар ловит рыбу в Марне лишь благодаря терпимости нынешнего арендатора, не посягающего на узаконенные временем права папаши Горемыки; однако срок договора откупщика истекает со дня на день, и новые торги не за горами. Аттила предложил г-ну Падлу объединиться и вместе участвовать в торгах; он дал понять, что, став хозяевами здешних водных угодий, они будут вправе положить конец привычной снисходительности, которую чеканщик без колебаний назвал противозаконной и безнравственной, и, таким образом, избавить округу от этого речного разбойника.
Господин Падлу был слегка напуган столь коварным замыслом, но, будучи слишком заинтересованным в его удачном исходе, поспешил не только вникнуть в услышанное, но и одобрить его.
И если он немного задумался, прежде чем согласиться с планом приятеля, то не из-за сочувствия: этот несгибаемый блюститель закона не почувствовал укор совести при мысли, что они собираются лишить бедняка куска хлеба, — нет, он замешкался с ответом исключительно потому, что любовь к порядку и бережливости боролась в его душе с пристрастием к правильным линиям.