Папаша Горемыка
Шрифт:
Господин Батифоль избавил торговца посуды от последних сомнений, предложив вовлечь в их прекрасное начинание третьего компаньона; он пообещал взять в союзники г-на Берленгара — заядлого рыбака, который не мог не разделять неприязни к папаше Горемыке со стороны всех тех, кто так или иначе притязал на опустошение речных глубин.
Две недели спустя после этого разговора г-н Батифоль от имени двух своих друзей принял участие в торгах и, поручившись за них, приобрел права на охоту и рыбную ловлю на всем рукаве реки от Жуэнвиля до Шарантона.
Слухи об этом событии просочились в новую деревню, и всеобщее уважение к богатому человеку, способному
Пятнадцатого июня, день, на который было назначено открытие сезона рыбной ловли, приближался.
Браконьерские традиции Гишаров пошли на убыль у последнего представителя рода. Старый рыбак бережно относился к природе, и, несмотря на то что снисходительный закон предоставил ему полную свободу действий, он тщательно воздерживался от какой бы то ни было серьезной рыбной ловли в течение всего периода нереста.
Поэтому день, когда он мог впервые после долгого перерыва заняться любимым делом без каких-либо ограничений, был для папаши Горемыки подлинным праздником.
В этот день, садясь в лодку, он надевал самую чистую рубаху и парадную шляпу — старую рухлядь двадцатилетней давности, о которой он вспоминал лишь раз в году по этому случаю.
Кроме того, Франсуа Гишар требовал, чтобы и Юберта тоже принарядилась. Округа изменила свое лицо, но папаша Горемыка был не в силах изменить
свои привычки.
Вечером 14 июня, когда стало смеркаться, рыбак отправился расставлять свои верши, вентеря и удочки, а 15-го вышел из дома в парадной форме.
Людей на берегу было больше, чем обычно. Господа Батифоль, Падлу и Берленгар держались обособленно; Матьё-паромщик, его собратья-виноторговцы и прочие обитатели так называемого порта стояли у своих дверей — очевидно, все ждали какого-то важного события.
С тех пор как чеканщик последний раз видел девушку, он впервые встретился с обитателями хижины лицом к лицу — и г-н Батифоль и Юберта одинаково старательно избегали друг друга.
Поравнявшись с богатым соседом, папаша Горемыка нахмурил свои густые брови и что-то угрожающе проворчал. Чтобы отвести от деда беду, которую тот не преминул бы навлечь на свою голову, Беляночка поспешила привлечь внимание к себе; она с лукавым видом потерла свою щеку и начала напевать вполголоса песенку, припев которой «Оп-ля-у, оп-ля-ля!» как бы намекал на то, что произошло между ней и г-ном Батифолем.
Господин Берленгар был из тех людей, кого в определенных кругах называют «душой общества» — иными словами, дураком, присвоившим себе право смешить других,; демонстрируя глупость всех собравшихся, а в особенности свою собственную глупость.
— О-о! — произнес он, гримасничая, чтобы придать своему лицу насмешливое выражение. — По-моему, у этой курочки сложились серьезные отношения с нашим другом Батифолем!
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Аттила.
— Я хочу сказать, что, сдается мне, Батифоль, ты собираешься защищать не нашу рыбацкую честь, а скорее пылающий в твоей груди тайный огонь, которому ты прочишь блестящую победу, великий соблазнитель.
— Я вас не понимаю.
— Ты темнишь, Батифоль, это уж точно, судя по тому как разглядывала тебя эта малышка, проходя мимо. Дебюро приобщил меня к тайнам пантомимы, старина, и я все понял, хотя девочка воспользовалась рукой, а не ногой, что, с моей точки зрения, было бы предпочтительнее для соблюдения традиций. Ты попросил у девушки ее сердце, любезный плут, а она ответила тебе тем же, чем Пьеро отвечает Кассандру, когда тот запускает палец в банку с вареньем: «Бац!»
— Да я клянусь вам, дорогой Берленгар…
— Не клянись и, главное, не красней, о добродетельный Батифоль, ведь ты француз и потому имеешь право, даже более того, ты обязан быть дамским угодником. Не так ли, Падлу?
С этими словами г-н Берленгар ударил по животу г-на Падлу, оборвав на середине поощрительную улыбку, которую тот собрался было из себя выдавить.
— Я одобряю твое страстное чувство, о Батифоль, но предлагаю присутствующему здесь Падлу отстранить тебя от руководства нашими общими интересами. Ты рассчитываешь — я раскусил твой замысел, приятель, — ты рассчитываешь тронуть сердце девушки, досаждая папаше; но, как знать, не растрогаешься ли ты сам от ее слез? И тогда, какие там пескари! Прощай, рыбалка! Эта старая костлявая выдра снова приберет к рукам лучшие наши снасти и примется набивать свои садки за наш счет, и все потому, что у его внучки красивые глаза. Нет уж, спасибо, меня на этом больше не проведешь!
— Вы сейчас увидите, — вскричал Батифоль, — собираюсь ли я церемониться с этим оборванцем!
И тут к ним подошел паромщик; хотя папаша Горемыка теперь относился к нему прохладно, Матьё по-прежнему сохранял к старому рыбаку симпатию, на какую только способна душа человека, поглощенного беспокойными заботами трудовой жизни, а поскольку народная молва оповестила его о кознях против рыбака, он решил вступиться за Франсуа Гишара.
— Господин Батифоль, — обратился он к тому из этой троицы, кто прослыл самым важным, — говорят, что вы не поладили с папашей Горемыкой из-за разрешения на рыбную ловлю. Не стоит обращать внимание на его слова, господин Батифоль; вы только вспомните, что он по собственному усмотрению ловил здесь рыбу, когда вот эти тополя еще не посадили; никто никогда не запрещал ему рыбачить на Марне, ведь он старейший из рыбаков на двадцать льё кругом. Франсуа ошибается, полагая, что это его право, но следует сделать скидку на его возраст: когда-нибудь и мы будем такими же старыми, как он.
— Да, годы никого не красят, — заметил г-н Берленгар.
— Не говорите ему ничего, господа; мы с соседями сложимся, соберем деньги на это разрешение и отдадим их вам.
— Приберегите денежки, чтобы оплатить свой паром, Матьё, — резко возразил г-н Батифоль, — срок вашего арендного договора, как я слышал, подходит к концу, и не следует полагать, что вам позволят зарабатывать сотни и тысячи, как в те времена, когда вашими конкурентами были одни недоумки.
— Сложитесь лучше, чтобы он стал человеком, и мы задешево уступим вам разрешение, — вставил г-н Берленгар.
— Господа, — продолжал Матьё, решив сделать последнюю попытку защитить папашу Горемыку, — вспомните, что это единственный источник заработка бедного старика; на что же он будет жить, если вы отнимете у него этот источник?
— А нам и не нужно, чтобы он жил! — остроумно парировал г-н Берленгар. В то время как паромщик продолжал говорить с г-ном Берленгаром, г-н Батифоль направился к папаше Горемыке, который уже отвязывал железную цепь, державшую его лодку у причала.
— Господин Гишар, — сказал чеканщик дрожащим от волнения голосом, хотя предыдущая сцена придала ему достаточно смелости, — господин Гишар, я хотел бы сказать вам пару слов.