Папенькина дочка
Шрифт:
— Ну, ладно, пора, так пора! На обратном пути заезжайте. Я буду вас ждать!
25
«Хундай» шел по дороге прекрасно — легко и быстро. Это не «Жигуленок». Автомобиль другого порядка. Я заметить не успел, как мы подъехали к поселку.
— Ну, что сделаем круг почета, — сказал Максим и стал приставать к матери.
— Хорошо, только отстань от меня, — ответила она, — хотя хвалиться автомобилем зазорно.
— Я хочу увидеть поселок! — сказал сын.
— С окна автомобиля, да? — спросил я его.
— Ну,
Я не подозревал, что поездка по улицам поселка меня натолкнет на размышления, которые помогут в будущем мне, Светлане и нашему сыну соединиться — жить одной семьей.
В центре поселка я увидел церковь и попросил бывшую жену остановиться. Какой она была раньше — находилась в запустении — купола облезлые, лишь один большой долгое время сохранял свое величие, несмотря ни на что, другие — маленькие, лепившиеся по бокам, были в плачевном состоянии, звонница зияла дырами, и какой она стала, ее было не узнать.
— Да, здесь поработали основательно, — сказал я Светлане и попросил ее подъехать ближе. Я, как когда-то в молодые годы, пожелал зайти в нее. Просто постоять. Однажды, расписавшись в Сельском Совете, став мужем и женой, мы уже заходили в нее. Но тогда было другое время.
— Нет, я к церкви не смогу подъехать, — возразила мне Ямаева, — с одной стороны улица — дома стоят плотно друг к другу. Там между ними есть проход, но не проезд; а с другой — школа — там тоже дороги нет. Мы лучше позже сходим пешком, хорошо!
Я согласился. Максиму было все равно. Светлана круто развернула машину, и мы покатили к дому.
Нас у дома встретила Мария Федоровна. Из калитки вышли Алексей и Людмила.
Мария Федоровна долго обнимала внука Максима, затем меня и уже после дочь.
— Сто лет вас уже не было вместе, — сказала она с горечью в голосе, — забыли вы нас здесь горемык. Андрей, — она посмотрела на меня, — хотя мне и не сын, но чаще тебя навещает, а ты — родная дочь…
— Мам, нет времени. Я о себе даже не могу подумать. Вот если бы не Андрей, то, наверное, и не приехала бы никогда. Он меня вытянул. Ругай, если хочешь! Я того заслуживаю!
Зоров сунул мне руку. Я пожал ее и посмотрел ему в глаза. Глаза его уже были не те, что раньше. Взгляд у Алексея Владимировича был осмысленным.
— Это все она, — тут же сказала Мария Федоровна и показала на Людмилу, — не знаю, чтобы я без нее делала. А Надежда? — Она бросила его. Зачем он ей нужен больной — калека.
Я подошел к Людмиле поздоровался. Ямаева обняла брата, а затем его подругу. Максим, вырвавшись от объятий бабушки, больше целоваться ни с кем не стал, отделался обычным: «Здравствуйте!»
— Вот еще нежности, — буркнул он и пошел к калитке. Я отправился за ним, следом — остальные. Мария Федоровна, ступая за нами, приговаривала:
— Вылитый отец и ростом вышел и статью. Девки, наверное, бегают — проходу не дают?
— Не дают! — ответила дочь и добавила: — Еще как не дают.
Мы прошли в дом. Мария Федоровна меня и свою дочь без всяких слов разместила в одной комнате, Максима в другой.
Дом мне показался пустым из-за того, что в нем не было Филиппа Григорьевича его глухого голоса. Он бы сразу же сказал: «А ну мать накрывай стол! Да побыстрее, не видишь, гости в доме?» и полез бы за припрятанной где-нибудь в тайнике, известном только ему — бутылкой. Я бы лишь пригубил и отказался. Он бы пил и говорил, говорил без конца.
Мария Федоровна, через какое-то время позвала нас кушать. За столом было спокойно. Разговор шел вяло. Я лишь сказал теще о том, что после обеда мы со Светланой собирались сходить в церковь.
— Давно пора! — услышал я ее слова. — Не знаю, как тебе, но вот моей дочери обязательно нужно сходить и не только сходить, но и как следует помолиться. Совсем о матери забыла.
Ямаева сидела за столом сама не своя. Она готова была выскочить и убежать, но Мария Федоровна успела вовремя опомниться и перевести разговор на другую тему. Она стала рассказывать нам о ремонтных работах, которые велись в церкви.
— Храм не тот, что был раньше — внутри красота. В нем даже венчания проводят. Загляните к Алексею. Он с Людмилой ходил на работы. Там в церкви заправляет его знакомый, в прошлом учитель, а теперь поп. Алексей, вам все покажет, — сказала Мария Федоровна.
Брат Светланы Филипповны с удовольствием вызвался нас сопровождать. Максим с нами не пошел.
— Вот если бы на автомобиле я проехался, а пешком не интересно, — сказал он.
— Ну, раз не интересно, оставайся дома, — тут же предложила ему мать, и мы вышли на улицу.
Мария Федоровна жила на краю поселка. Я, приезжая к ней на своем «Жигуленке», далеко в центр не забирался — тут же сворачивал с трассы и оказывался на нужной мне улице.
Мы с удовольствием шли рука об руку. Я и Светлана. Мне было приятно идти с нею. За нами следом шел Алексей и Людмила.
До храма мы добирались минут десять-пятнадцать. Оставили позади ни одну улицу. Оказавшись в центре поселка, мы прошли вдоль ставшего ненужным закрытого на замок Дома культуры, затем у одного из прудов развернулись и по узкой грунтовой дороге между домами стали подниматься на возвышенность, на которой стояла церковь. Ямаева оказалась права, подъехать к ней на машине мы не смогли бы. Нам бы пришлось ее бросить на одной из центральных улиц поселка.
Я задрал вверх глаза и осмотрел храм. Купол был один — большой, покрыт оцинкованным железом и отсвечивал солнце, показывая круглые бока. Луковички, маленьких четырех куполов, были снесены. Наверное, на их восстановление не было денег. Вместо колокола я увидел кусок рельсы. Отличия резко бросались в глаза. Но это было не главное.
Мы зашли вовнутрь. Было тихо. Где-то у алтаря возился какой-то человек в рясе. Алексей его окликнул, и он подошел к нам.
— Михаил Потапович, — назвал он себя. Мы познакомились. Говорил поп приятным, тихим голосом. От брата Светланы я после узнал, что отец Михаил неплохо поет, но еще не вошел во вкус. Ему мешает стесненье.