Папенькина дочка
Шрифт:
— Сынок, я довольна тобой. Теперь, помоги Инге. Одна женщина мается, бьется как рыба об лед. У нас она себя чувствует неудобно. За стол садится с неуверенностью, сына пытается накормить, а сама есть, что та мышка, чуть что отвечает: «Я уже ела». А где она ела. Я знаю, ей жить не на что. Отец, конечно, снабдил ее кое-какими деньгами, да они уже закончились. Нужно же что-то сделать! Пристрой ее куда-нибудь. Сама она устроится на работу не в состоянии.
— Мам, я не сижу, сложа руки, обзваниваю товарищей отца. Они должны нам помочь. Один уже из них, тот, который
Неделя потребовалась, чуть больше и моя сводная сестра была определена на работу в частную контору. Правда, для этого я съездил с нею в Москву — она города не знала — на собеседование. Мой «Жигуленок» я оставил в покое. Он был стар. В столицу мы отправились на автобусе, а затем на метро. Олег Анатольевич меня подстраховал: он с удовольствием вызвался мне помочь. Еще неделю-другую назад он бы ворчал, не соглашался, но то тогда, когда я был опустившимся элементом, теперь у меня была сила — огонек в глазах — этого для него было достаточно.
— Андрей Николаевич! Раз надо, какие дела, поезжай!
В Москву мы отправились не сразу и не на машине, а пользуясь общественным транспортом. Прежде я, заставил сестру убрать из ее гардероба темные платья несвойственные нашим женщинам. Мать помогла Инге выбрать на рынке одежду, простую, не бросающуюся в глаза. Затем, я, зная о кознях бритоголовых, перед тем как выбраться из дома потребовал, чтобы сестра перекрасилась в блондинку и с помощью помады обелила лицо. После чего отвел ее к матери и дождавшись от нее слов: «Ну вот, теперь ты русская», сказал:
— Поехали. Москва ждет нас.
Собеседование прошло на высшем уровне: претензий не было, руководство все в ней устраивало. До выхода на работу мы побеспокоились, навели порядок в квартире, даже мать, хотя она и несколько натянуто вела себя с Ингой, не удержалась — помогла обустроить жилье. Еще я для мальчика нашел «детский сад». Это раньше были проблемы — стояла очередь. В настоящее время из-за дороговизны и падения рождаемости детские учреждения были пусты.
Я перевез Ингу в Москву на выходные. Тут уж без автомобиля было невозможно. Это удалось сделать не сразу. Мой «Жигуленок» вытащить в люди было проблематично. В городке я его использовал, но и то нечасто. Он больше простаивал, чем ездил. Для Москвы автомобиль уже был не пригоден. Но он не подкачал и выдержал.
Мы вначале отвезли самые тяжелые и громоздкие вещи, остальное — это мелочи, я доставлял Инге на автобусе и на метро. Мне не раз пришлось курсировать между городком и столицей.
— Андрей, что бы я делала без тебя? Как ты меня выручил. Не забывай обо мне, я буду тебя ждать каждый выходной. У меня, ты знаешь, нет здесь друзей. Я в большой Москве одна. Папа, папа… — и Инга заплакала. Я не удержался и обнял ее. — Я, все помню, — сквозь слезы сказала сводная сестра, — не забыла, как ты меня лупил прутом, — я отшатнулся, — но я тебя прощаю, — сказала сестра, — прощаю за то прошлое. Что было, то было!
Несколько месяцев усиленной работы для меня не прошли даром. Я даже мыслить стал иначе. Моя походка изменилась: летал, а не плелся. Однажды меня увидела Валентина и загорелась:
— Андрей, приходи вечером! Увидишь, какая у меня прелестная девочка. Будут Крутовы Михаил и Татьяна Полнушка. Может, приедет твоя Светлана, не знаю, но я передавала ей свое приглашение.
Я пришел на вечер. Валентина окрестила свою малютку. Я ей стал крестным отцом, а Татьяна Полнушка — крестной матерью.
Крещение проходило на дому. Приглашенная для этой церемонии женщина окунула младенца в ванночку с подогретой водой и прочитала молитву.
Прошло время, и Преснова повторила крещение дочери в церкви — она после ремонта была открыта для прихожан — однако я и Татьяна Полнушка, так и остались для девочки после Валентины самыми близкими людьми.
В церкви, я во время обряда чувствовал себя неуверенно, хотя мне и нравилась обстановка — запахи горящих свечей, голоса молящихся, сам я не испытывал желания креститься. Одна знакомая мне тогда сказала — не время, вот наступит — будешь креститься — еще как.
Я во многом походил на своего отца — атеиста. Мне, также, как и ему было понятно прошлое время. Я в нем чувствовал себя более уверенно. Все новое меня тяготило. Чего я не принимал из прошлого, считал нецелесообразным — это разрушение храмов.
Моя жена не раз меня упрекала в консерватизме. Да я был консерватором. Я как герой одной известной поэмы ничего не мог выбросить — прирастал и сердцем, и умом. Я и Светлану не мог выбросить из своей жизни, хотя она жила где-то в Москве — отдельно и не со мной. Вот мой друг Преснов, тот не простил своей жене своевольное поведение. Однажды, мы шли с ним по улице — навстречу нам Валентина катила колясочку с ребенком. Виктор остановился, заглянул в нее и сказал бывшей жене прямо и жестко:
— Это, не моя дочь. Ребенок прелестный слов нет, но я в его рождении участия не принимал.
— А ты нам и не нужен! — ответила на его слова женщина. — Отец у нее есть — это Андрей, правда, крестный! Я думаю, его будет достаточно, — и Валентина посмотрела на меня.
Девочка, Валентину «оживила». Она изменилась. Стала снова энергичной и требовательной к жизни. Я, однажды, взглянув на нее, сказал:
— Валь, да ты и не стареешь, как та ягодка, тянет тебя скушать!
— Нет уж! Я занята! Вот моя любовь, в коляске лежит, сопит, глаза таращит, между прочим, на тебя смотрит! На тебя!
Однажды я пошел навестить тетю Надю. Не зря пошел. Она мне подала идею привлечь девчонок к занятиям спортом. Они приехали из различных мест учиться к нам в городок, чувствовали себя брошенными, и нуждались в заботе как никто. Их свободное время было отдано им — молодежная организация распалась. Я это понимал и должен был помочь девушкам правильно занять это самое время, чтобы удержать их в будущем от соблазнов — предложений сутенеров, предлагающих красивую жизнь, распространителей наркотиков, строящих воздушные замки во сне, а не наяву. Этого им не нужно было, я знал.