Папенькина дочка
Шрифт:
— Любовь Ивановна, муж меня не отпускал. Роман он хороший. Вы не должны его ни в чем винить.
— Я, и не виню! — ответила моя мать. — Мне он, твой муж неизвестен, пока не довелось познакомиться.
— Это все его родня, — сказала Инга. — Родня — это клан. Он решает все. Я, для него — чужая — русская. Клан сам подвергался гонениям из-за меня. Я же русская, — снова повторила Инга.
— Какая ты русская? — не выдержала мать, — взгляни на себя в зеркало!
— Для них я русская! — потупила глаза Инга. — Отец выкрал меня и малыша — спрятал. Он попался, когда искал машину, чтобы мы могли перебраться в Россию… Мой муж здесь ни причем! Я, Романа не могу винить, не могу! —
Моя сестра Инга здесь в России была чужой. На родине ей также не было места. За кого она могла держаться — за Романа. Он сам был не в состоянии постоять за себя. Инге нужна была помощь. Она тянулась ко мне. Я это видел и не отталкивал ее. Однажды, она мне даже попыталась рассказать о том, как познакомилась с Романом — своим мужем.
— Я была еще совсем девочка. А Роман как сейчас говорят — крутой и красивый! — сказала сестра.
— Раньше крутых не было! — не выдержал и вмешался я. — Все были одинаковыми.
— У нас, крутые, всегда были, — просто ответила мне Инга. — У Романа денег было: куры не клюют. Он мебелью торговал, прекрасной дорогой мебелью — доставал ее в Москве затем переправлял к нам, находил пути.
— То же мне, крутой. Да он, обычный спекулянт! — сказал я.
— Ну, и ладно, он же не воровал, — ответила сестра. — Однако, не это главное, — продолжила Инга. — Роман меня не деньгами взял. Я и сейчас помню его первый поцелуй! О, что это был за поцелуй! — Больше я ничего от сестры не услышал. Она ударилась в воспоминания — я бы сказал — уехала к себе на родину — далеко-далеко. Я оставил ее, вышел из комнаты, хотел отправиться в гараж, но на крыльце неожиданно столкнулся с Людмилой.
— Здравствуйте Андрей Николаевич, здравствуйте, еле вас нашла, — сказала она. — Добрые люди дорогу подсказали.
— Здравствуй Людмила, в чем дело, что случилось? — спросил я.
— Андрей Николаевич, помогите ему. Если не вы, он умрет! — и в упор взглянула мне в глаза.
— Кто умрет? — спросил я.
— Алексей Зоров, ваш зять, — ответила женщина и рассказала мне о случившемся.
Накануне, перед тем как все произошло, Алексей отчего-то отказался от стакана самогона. Людмила с большим трудом достала бутылку — взяла у Алисы в долг, толкала ему, слезно просила опохмелиться. А он, ну ни в какую, даже не пригубил, сказал, что ему плохо и отправился к себе — благо, что квартира рядом в одном доме. Дома, не раздеваясь, повалился на кровать. Мария Федоровна почувствовала неладное, подождала, думала, отлежится и поднимется — никуда не денется. Но он вдруг начал хрипеть и тогда она, вызвав «карету скорой помощи», прибежала к Людмиле. Подруга Алексея принялась тереть ему уши, бить по щекам. Чего делать не нужно было. У Алексея произошло кровоизлияние в мозг. Он бы умер, но тут подъехала машина, и Зорова отправили в больницу. С ним поехала и Людмила. Врач ей сказала: «Еще немного бы и его нельзя было вернуть».
— Хотя я и сейчас не очень уверена, что он отойдет, — сообщила Людмила. — Хорошо, если голова будет работать, а если нет, на всю жизнь дурак! Каково это?
Я пообещал Людмиле помощь, и она уехала. Не стала даже заходить в дом, торопилась.
Моя бывшая супруга нашлась неожиданно. Наверное, ей сообщила Татьяна Полнушка. Она поддерживала с ней отношения. Михаил по ее просьбе доставил информацию и о смерти Николая Валентовича и об ударе — парализации ее брата Алексея.
Светлана Филипповна приехала на иностранной машине. Ее привезли. За рулем сидел какой-то иностранец. Он почти совсем не говорил по-русски, отдельные слова: «привет», «спасибо», «до свиданье».
— Это Роберто! — бросила мне Зорова, прежде чем поздороваться, — познакомься.
Я назвал себя и пожал мягкую ладонь иностранца.
— Здравствуй, Андрей! — сказала Светлана Филипповна и, приподняв голову, взглянула на меня. Я тоже посмотрел на нее и поприветствовал. Нет, она приехала не для того, чтобы стать моей. Зорова была для меня чужой. Огонь ее глаз был не тем, который зажигал меня раньше. Я, если бы ходил в Дом культуры «машзавода» на танцы уже не заметил бы ее. Наше время ушло. Завод дышал на ладан. И все, что он построил, что начал возводить, но не успел, теперь рушилось, зарастало травой, бурьяном. Не было завода — не было и города. Не было людей. Не было зеленоглазой красивой девушки — моей невесты, моей жены.
— Здравствуй! — повторил я снова свое приветствие. — У тебя я вижу все хорошо или как сейчас принято говорить — все «о кей». А у нас здесь все не очень… вот отец, Николай Валентович умер, и еще — Алексея, твоего брата парализовало. Он сейчас находится в больнице и не известно выкарабкается или… — я замолчал. Затем отвлекся: из машины вылез Максим. Он, как и Светлана Филипповна, выглядел не своим, я его ни сразу признал за сына, подумал, какой-то парень, наверное, один из молодых ранних специалистов, пролезших в хорошую многообещающую иностранную фирму. Но нет, оказалось, что это мой сын. Он подошел и мы поздоровались.
Зорова внимательно посмотрела на меня:
— Я хочу сходить на кладбище.
— Пошли, — сказал я. — А этот твой иностранец как же?
— Ничего страшного, побудет в машине, — ответила Светлана Филипповна и тут же что-то сказала ему.
— Си, си. Я понимаю! — ответил Роберто.
— Максим, пошли, сходим к дедушке на могилу! — Сын повиновался и отправился за нами — мной и матерью следом.
Я шел впереди, за мной Светлана Филипповна, последним плелся сын Максим. Мне было тяжело осознавать, что шедшая за мной женщина — мне уже не жена, сын Максим далек от меня. Нас ничто не связывает. Я спешил выполнить свою миссию и расстаться с ними.
Мы прошли до конца улицу — асфальт окончился, затем свернули на грунтовую дорогу в сторону огромных тополей, на ветвях, которых чернели грачи. Я ступал осторожно, на дороге были лужи, и можно было промочить сапоги. Назад я не смотрел, делал вид, что мне все равно. Однако это было не так.
— Да подожди же ты, — вдруг, неожиданно закричала мне Зорова. — Ты что не видишь, на мне модельные туфли. Я не трактор и не могу, как ты месить грязь. Дай мне руку!
Я подождал свою бывшую жену и подал ей руку, и почему-то припомнил свои рассуждения из далекого прошлого — молодости — руки это, что оголенные провода, мы, сцепив их, способны чувствовать друг дружку, понять. Но отчего-то понимания не было. На руках у нее были перчатки. Я не чувствовал желания вести эту чужую женщину к отцу на могилу и готов был столкнуть ее в лужу — выместить свое отвращение — пусть знает, но я не посмел, так как был сыном Николая Валентовича. А еще рядом находился Максим. Какой я подам ему пример.
Могила отца находилась на пригорке. Она вся была закрыта венками и поэтому сразу же бросилась мне в глаза. Мы поднялись вверх и остановились. Я молчал. Зорова тоже. Максим нервно теребил в руках вязаную шапочку. Я не выдержал — развернулся и стал спускаться вниз. За мной буквально скатилась Светлана Филипповна, и если бы я не сдержал ее своим телом, наверное, упала бы. Она сильно упечаталась в меня. Я почувствовал ее. Зорова мелко-мелко дрожала. Еще мгновенье и мои руки мне были бы не подвластны. Чертовы перчатки — она так и не сняла их.