Папенькина дочка
Шрифт:
— Не только Марию Федоровну! — сказал я и посмотрел на Светлану.
За дверями вдруг неожиданно раздался громкий смех Максима. Даже толстые дубовые двери не смогли удержать его и пропустили. Смех больно резанул по ушам и заставил задуматься. Если честно, запись в паспорте ничего не решала. Родители Светланы Филипповны, она мне однажды сказала — Филипп Григорьевич и Мария Федоровна долгое время жили без штампа в документе, то есть фактически не были расписаны. И ничего страшного.
Николай Валентович торопить нас не стал. Дал нам время подумать. Мы должны были развестись в течение месяца. Для этого нужно было придумать причину.
На слова отца по поводу причины моя супруга решительно сказала:
—
— Ерунда, какая-то! — буркнул я в ответ. — Причина должна быть серьезнее.
— Ну, серьезнее не придумаешь! — снова сказала Светлана Филипповна. — Отец поднялся с дивана. За ним поднялась моя супруга, затем я.
Слова жены меня несколько выбили из колеи. Я не думал, что она ухватиться за свою подругу. Светлана Филипповна порой бывала бесцеремонна, я ее жалел и не мог ей все сказать, что думал о ней, боясь причинить боль, она же, что думала, то и говорила.
Предложение отца нас взвинтило и заставило как-то иначе и меня и Светлану взглянуть на наш брак. Мы стали выискивать причины для развода. Не я — Светлана Филипповна вдруг напомнила мне, что я уже давно не ревновал ее к Анатолию Никитичу.
Я был проще, мне недоставало выдумки. Мы бы, наверное, никогда и не развелись, если бы не моя супруга. Светлана Филипповна вскользь информировала о разводе своего руководителя, не сообщив ему причину, и он, хотя и без того часто звонил к нам домой, тут просто обнаглел и не пропускал ни одного вечера. Максим, подняв телефонную трубку, бежал через всю квартиру мимо меня и кричал: «Мама, мама тебя к телефону дядя Толя». Не знаю, что такое сказала Светлана, Валентине, но ее подруга, выпятив свою большую красивую грудь вдруг ни с того, ни с сего снова набросилась на меня. Наши пути не пересекались: я работал в техникуме, который вдруг отчего-то переименовали в колледж, а она на заводе — встретиться нам было сложно, а тут она чуть ли не каждый день стала мне попадаться на пути.
«Андрей, привет!» — слышал я ее звонкий голос. А однажды Валентина залезла ко мне в машину, прижала грудью и принялась просить меня о помощи.
— Андрей, ты же друг Виктору, помоги ему. Он никак не может устроиться на работу.
Отчего раньше работы было много, а теперь нигде не берут — все остановилось. Только в Москве можно что-то найти. Михаил тот молодец! Он сам бросил завод. «А что мне за него держаться?» — сказал он и пристроился в столице. Он ни капли в рот не берет, а мой, денег ни копейки, а каждый день пьяный! Я, ведь еще молодая, но скоро охладею, замерзну! — Валентина прижалась ко мне, и я задрожал, мелкой предательской дрожью. Она, недолго думая, обняла меня и набросилась с поцелуями. Я, как мог, уклонялся. Но Валентина — женщина была сильная и еще страстная. Мне трудно было противостоять, хорошо, что это происходило в машине, и рядом было полно народа. Едва освободился мой рот, я сказал:
— Валя, постыдись! Мы же не одни! Вон уже в окна заглядывают, ты, что это вытворяешь?
Мы долго приходили в себя. Я рад был тому, что подруга моей жены успокоилась и уже не пыталась меня зажать. Перед тем как выбраться из машины она сказала мне на дорожку:
— Ну, раз поцеловались, вот делов! Твоя Светлана, наверное, со своим руководителем вовсю зажимается и не стесняется.
Я не успел ничего ответить ей. Валентина тут же выскочила из машины, хлопнула дверью и быстро пошла по улице.
Причиной нашего развода явилась так называемая супружеская неверность. С суда я ушел возбужденным оттого, что не знал, Светлана Филипповна виновата или нет. Анатолий Никитич причем или же все это враки. Порой ее поведение позволяло мне сомневаться в честности жены. Она, подобного рода претензии, могла предъявит и мне. Кто-то меня из доброжелателей — свидетелей не раз видел вместе с Валентиной. А это для суда что-то да значило. Было мгновение, и нам чуть было не дали испытательный срок, чтобы мы попытались успокоиться и помириться, но Светлана Филипповна напряглась и выдала:
— Я, люблю Анатолия Никитича. Я, не желаю жить с человеком, который меня обманывает и с кем, с подругой — моей лучшей подругой! — Нет, Валентина не была ее лучшей подругой. Я сразу же успокоился и не поверил словам жены — Анатолий Никитич тут же отошел на второй план. Я Светлану Филипповну уже не ревновал.
Хорошо, что адвокат не вмешивался — не старался защищать, а судья не настоял — нас развели.
Из зала суда мы демонстративно разошлись в разные стороны, а вечером встретились дома. Разговаривать не хотелось. На душе было не очень приятно. Желание Николая Валентовича было исполнено. Он мог ликовать. Возможно, он бы и высказался о том, как мы это все ловко провернули, но отец был наблюдателен и не проронил ни одного слова. Только потребовал сообщить ему, когда документы будут готовы.
Я исполнил волю отца и прописался на их жилплощади, а отец и мать зарегистрировались в московской квартире. Сам Николай Валентович с Любовь Ивановной разводиться не стал, посчитал, что на старости лет такой финт ему делать не предстало. Мне можно. У меня вся жизнь впереди. Я еще мог все исправить — изменить положение. Правда, делать это тут же после прописки на новой площади мне нельзя было — нужно было выждать время.
21
Неделю, две мы молчали, не говорили о совершенном поступке. Будто ничего и не произошло. Это нас устраивало. Мы даже стали друг дружке ближе. Анатолий Никитич разрешил Светлане Филипповне не выходить рано на работу. Работы как таковой уже не было. Институт работал по договорам, а этих самых договоров раз-два и обчелся.
— Что там торчать? — говорила мне жена. — Толку никакого.
Она нежилась в постели, а я, поднявшись чуть свет, бежал к себе в техникум. Его теперь стали обзывать по-новому — колледжем. Мне, конечно, было все равно, лишь бы платили деньги. Все семья жила на них. Я получал исправно, хотя и мало, но за то два раза в месяц. Светлана Филипповна порой плакалась:
— Я, старалась, защищала диссертацию, а толку? Никакого!
Мне успокоить ее было трудно. Она ценила свой труд деньгами, а их не было. Я жену не упрекал. Не было необходимости. Она стала меня все чаще подменять в работах по дому. Готовка еды, уборка, стирка и еще многое из того, что нужно было делать, чтобы содержать квартиру в порядке супруга взяла на себя.
Правда, я не долго наслаждался подобной жизнью. Скоро ей это все надоело. Она стала молчаливой и не разговорчивой. Я пытался влезть ей в душу:
— Зорова, — спрашивал я у нее, — ну, что ты себя мучаешь? Разве мы виноваты в том, что произошло? Идет третья мировая война. Необходимо мобилизовать себя и победить в ней. — Я тут же вспоминал трудный эпизод из жизни моего отца, он рассказывал нам девятого мая в годовщину победы над фашистами о переправе через Вислу, весной сорок пятого года. «Детские забавы, игры, дающие навыки кататься на лыжах, коньках, играть в мяч, лазать по деревьям, плавать бывают очень необходимы в жизни. Я очень доволен тем, что не боялся воды, однажды мой товарищ тонул, и я его вытащил из омута — вытащил оттого, что отлично плавал, — говорил Николай Валентович, — и это мне пригодилось. Лед быстро накрыли минами, он глыбами громоздился на поверхности воды, того и гляди, раскроит тебе голову». — Сейчас ситуация была та же. Кто был крепок духом, тот должен был выплыть. Остальные, как Виктор Преснов, отец Михаила, мой родственник Алексей Зоров и еще многие знакомые мне люди шли на дно — спивались.