Папенькина дочка
Шрифт:
Наступило время, Светлана уволилась с предприятия переводом в НИИ. Ей это было сделать нелегко, но моя мать Любовь Ивановна помогла. Она была близка к руководству завода и замолвила за невестку слово. Моя тайная надежда, а вдруг ее не отпустят — оставят, не оправдалась. Я зря рассчитывал, что ее припугнут статьей, и она, чтобы не портить себе карьеру от увольнения воздержится — уход не состоится. Раньше уволиться без проблем можно было лишь по обоюдному согласию с администрацией. Моя жена добилась этого обоюдного согласия и стала работать в Москве. Мне пришлось смириться со случившимся событием и заняться собой. Я снова принялся
Жизнь не давала мне возможности вырваться — попасть в сборную команду спортсменов. Я не мог кропотливо без перерывов работать над собой — заниматься штангой, хотя понимал — звание мастера спорта по этому виду у меня не случайно. Это мое.
По бегу я тоже имел разряд мастера, но я его получил в юном возрасте. В настоящее время мне совершенствоваться в беге было сложно. Я уже не мог угнаться за молодежью. Финиш из года в год отодвигался от меня. Достичь его было не реально для зрелого мужчины, приближающегося к тридцатилетнему рубежу своей жизни. А вот штанга — это то, что надо.
Моя жена Светлана была занята своей новой работой и еще наукой. В институт она уезжала рано, когда Максимка еще спал, и возвращалась поздно — видела его всего ничего — час-два. Сын все остальное время находился со мной. Я часто оставался с ним один на один. Для него я был и папой, и мамой. Не только он был на мне — весь дом.
Женщины они рождаются с уменьем вести домашнее хозяйство, мужчины этому при необходимости или чрезмерном желании могут научиться. Я научился. У меня не плохо получалось. Однажды ко мне заскочила Валентина, прежде навестив Татьяну. Ей хотелось увидеть мою супругу, так она мне сказала. Не застав ее дома, женщина, пробежавшись по квартире, сказала:
— Асоков, да ты, я смотрю, идеальный муж, таких — поискать! Вот бы мне такого, — и словно нечаянно, я после подумал для проверки чувств, в тесной прихожей слегка прижала меня к стене, своей большой грудью. Я тут же весь задрожал, она извинилась и отскочила. Рядом оказался Максимка. Это он меня спас. Валентина не остановилась бы, тут же расправилась со мной. Мы мужчины противостоять женщинам не можем по своей природе — слабы.
Я выпроводил подругу жены за дверь и также как она прошелся по комнатам: проверил ее слова. У меня в доме блестело. И это было не все — на плите стоял обед. Мне пришлось научиться готовить. Это мое уменье после очень пригодилось, только благодаря нему, я и сумел в тяжелое время противостоять напастям — выжить. Для меня не представляло труда придумать меню и накормить семью из троих человек. Я соединял несоединимое, использовал все, что было в холодильнике: мясо, рыбу, фрукты, овощи. Мне порой было достаточно одной банки килек в томате, картофельного пюре и зелени. На столе стояло шикарное блюдо. Ешь и наслаждайся дизайном.
Моя Светлана Филипповна, я ее так порой и называл — вначале сдавала экзамены, затем после того, когда ее приняли в аспирантуру на заочное отделение, без конца что-то читала, что-то писала, что-то чертила. Она буквально срослась со столом. Телефон ей также был нужен. Моя жена занимала его часто и надолго. Наши друзья: Виктор, Валентина, Михаил и Татьяна недоумевали. Их приглашения мне часто приходилось оставлять без внимания. Я из-за Светланы не мог никуда пойти.
— Андрей, ну потерпи еще немного, хорошо! Я, уже скоро закончу, — говорила мне жена, — и тогда мы сможем ходить куда угодно. Хочешь в театр — пойдем в театр! Хочешь в кино — пожалуйста, в кино. Все, что хочешь — я уже не буду занудой. Я буду свободной женщиной. Мне осталось совсем немного — год-два.
Однажды, Светлана Филипповна все мне преподносила неожиданно, я узнал, что она сдала кандидатский минимум.
— Андрей, помнишь, как трудно мне давался немецкий язык в техникуме, в институте, пусть я имела по этому предмету пятерку, но, сколько я на него тратила времени, так вот сдала без проблем. Мне он стал близок и понятен. Я, даже подумываю изучить еще какой-нибудь, — сказала жена. Немного помолчала и добавила: — Ну, например, итальянский!
Я недоуменно пожал плечами и задал ей вопрос:
— Зачем тебе сдался этот, итальянский? Какой в нем прок?
— А затем, что моей работой заинтересовались итальянцы! Вот так! — тут же выпалила Светлана.
Прошел месяц, и моя супруга вдруг, неожиданно похвасталась мне маленькой книжонкой — это был ее автореферат на диссертационную работу.
Мне и Максимке часто приходилось оставаться одним. Я терпел и соглашался со Светланой. Она так смотрела на меня своими зелеными глазами, что мне сложно было ей возражать. Друзьям я часто отказывал, но ссориться с ними не хотел и поэтому время от времени, ухватив за руку Максимку, отправлялся то к Крутовым — Михаилу с Татьяной, то к Пресновым — Виктору с Валентиной. Они, хотя и огорчались из-за того, что я без Светланы, но, тем не менее, были рады нам. Огорчения Валентины были не естественными, наигранными. Я, это видел, Виктор, наверное, тоже замечал.
Михаил с Татьяной жили в соседнем доме. С ними я встречался чаще. Да с ними мне было и проще. Виктора и Валентину я с Максимкой навещал, лишь тогда, когда бывал у родителей. Мне было достаточно сказать сынишке:
— Ну, что поедем к тете Вале и дяде Виктору и он тут же с удовольствием забирался в автомобиль, при этом старался оказаться на переднем сиденье вместо меня. Мне трудно было его уговорить перебраться назад. Я закрывал и стопорил двери, чтобы малыш случайно во время езды их не открыл и трогал машину.
У моих друзей дети были намного старше моего сына и для игры с Максимкой они не подходили, поэтому он чаще крутился возле нас взрослых, требуя к себе внимания.
В разговоре с друзьями я замечал, что их перемены в жизни страны не трогают. Они их принимали спокойно.
— Наше славное руководство позаботится о людях, не даст им зазря пропасть, — не раз я слышал и от Преснова и от Крутова, даже у нас в техникуме солидные люди и те были уверены в правильности курса. Физурнов говорил:
— Андрей, не наше это дело!
Это меня несколько успокаивало, злило лишь то, что мой тесть Филипп Григорьевич — везде во всем чувствовал подвох и в этих надвигающихся подобно тучам реформах, и не только чувствовал, я замечал, что его нервозность передавалась отцу. Но это было не так. Мой тесть только чувствовал, а отец, зная номенклатуру изнутри, понимал, что спокойствие мнимое, недолгое, словно перед бурей и в любой момент разверзнуться хляби небесные и тогда держись. Мало не покажется.