Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Чемберлен Диана

Так что теперь я была в безопасности. Я создала свой собственный мир, на новом месте, с новыми друзьями и в новой квартире. Я еще раз осмотрела комнату, осмысляя свое освобождение. Но вместо маленькой комнаты с новой мебелью я видела черный бархат неба, иллюминованную ленту пирса и сознавала, что, как бы далеко от дома я ни убежала, тот ужасный вечер навсегда останется со мной.

Глава 5 Тревис

Белла бежала впереди меня по пляжу, а я следил за блестевшим на солнце песком на подошвах ее туфелек. Праздник, День труда, уже миновал, и на пляже, кроме нас, почти никого не было. Волосы Беллы развевались

наподобие флага, а ее розовая сумочка билась о бок. Дочка выглядела такой беспечной. Я хотел, чтобы она всегда чувствовала себя такой, какой она была сейчас. Беспечной и свободной. Поэтому я и привел ее сегодня на пляж, чтобы она могла побегать, как обычный ребенок. Мой разоренный дом был недалеко от пляжа, и обычно я водил ее сюда каждый день, но всю неделю после пожара, когда она в одночасье стала совершенно серьезной и растерянной, мы сюда не приходили. За одну ночь наша жизнь чудовищно изменилась. Я не хотел, чтобы Белла это сознавала. Но она была не куклой, а живым человеком. Она понимала, что все изменилось.

Мы жили у одной из церковных приятельниц мамы, Фрэнни, и нам приходилось плохо. У нее была куча внуков, постоянно носившихся из дома и обратно, и стая кошек, на которых, по моим предположениям, у Беллы могла возникнуть аллергия. Ясно, что Фрэнни приютила нас, потому что это было по-христиански, но мы ей мешали. Мы с Беллой спали на продавленном матрасе от софы, и ночью нас, по-моему, кусали блохи, но я не смел жаловаться. У нас не было других предложений, и Фрэнни трижды в день спрашивала, не нашел ли я другое жилье. Другим жильем стал автоприцеп, трейлер, стоявший в ряду других трейлеров вдоль шоссе. Это была комнатушка вроде консервной банки, и сильный порыв северо-восточного ветра мог покатить ее по дороге, но нам приходилось этим довольствоваться.

Там стояли двуспальная кровать, где могла спать Белла, и диванчик, который я мог приспособить для себя. Я думал, что маленьким детям можно спать с родителями, но в книгах, которые я прочитал, говорилось, что это не годится для детей старше трех лет. Дома Белла отлично спала в своей комнате. У Фрэнни, однако, другого выбора не было, и, в любом случае, Белла сейчас нуждалась в моей близости, как и я в ее.

Не знаю, что бы я сказал, если бы она еще раз спросила меня, когда вернется баба. Я уже говорил ей, что баба на небе и не может вернуться, и тогда Белла стала переживать, что бабу держат там взаперти или что-то в этом роде. Я объяснил ей про Бога и про то, какое хорошее место небо. Но потом испугался, не внушаю ли я ей, что смерть — это хорошо. А потом она стала расспрашивать меня, не уйду ли и я на небо, не оставлю ли ее. Фрэнни сказала мне, что я напрасно все усложняю. Она сказала Белле: «Твоя баба уснула на небе, и, когда ты станешь очень старенькой, ты ее там увидишь». Это, казалось, удовлетворило Беллу, по крайней мере, мне так казалось, пока час спустя она не спросила меня: «А можно нам сегодня увидеть бабу на небе?»

Хотел бы я, чтобы это и в самом деле было возможно!

Мама не была совершенством. Она курила, болела диабетом, была слишком полная и нисколько не заботилась о себе. Но она любила Беллу и была счастлива, присматривая за ней, пока я на работе. Выяснилось, что причиной пожара стала неисправная проводка, так что мне не в чем было обвинять маму, и это принесло мне облегчение. Я не хотел бы злиться на нее теперь. Я не хотел бы, чтобы это стало последним чувством, которое я испытал по отношению к ней. Вместо этого я чувствовал благодарность. Она отдала за Беллу жизнь. Я не мог вообразить себе эту картину — моя полная, задыхающаяся мама бежит в горящий дом спасать Беллу. «Бог через

нее творил волю свою», — сказал священник на ее похоронах, и, хотя я был не в ладах с Богом, мне эта мысль понравилась. Я за нее уцепился.

Я никогда не представлял себе, насколько зависел от матери. Теперь Белла зависела от меня, и это пугало меня до полусмерти.

Мой босс нашел кого-то другого, чтобы закончить работу над кухонными шкафами в доме на набережной. До сотни парней только и ждали момента, чтобы занять мое место. Проблема была в том, что мне платили черным налом. Конверт с моей последней зарплатой хранился дома. Четыреста баксов, в буквальном смысле, вылетели в трубу. У меня в бумажнике было около сотни, когда сгорел дом. Это было все, что теперь спасало нас с Беллой от голода.

Опередившая меня Белла присела на корточки и подобрала что-то, чего я не мог разглядеть на расстоянии. Она подбежала ко мне, обеими руками прижимая к груди это что-то и свою овечку. Игрушка упала на песок, и, когда Белла нагнулась ее поднять, этот предмет тоже упал, и я не мог не рассмеяться.

— Помочь тебе? — спросил я, подходя к ней.

— Я сама могу, — сказала она, подбирая игрушку.

Я подошел еще ближе и увидел, что предмет, который она держала в руках, оказался огромным моллюском, самым большим, какого я видел на нашем пляже, а я видел очень крупных и достаточно много.

— Белла, да тебе выпал джекпот!

— Это моллюск, — сказала она. Не в состоянии удержать раковину и игрушку, она села на песок.

Я тоже сел и стал рассматривать раковину. Она была в полтора раза длиннее моей ладони и абсолютно безупречна, цвета утренней зари. Я обрадовался, что Белла нашла ее. Мы собирали ракушки на пляже с тех пор, как она только начала ходить, но все они пропали во время пожара, и теперь мы начинали снова.

— Ты помнишь, кто жил внутри? — спросил я.

— Улитка! — Она сидела, скрестив перед собой ноги, осторожно касаясь краев раковины кончиками пальцев.

— Правильно. Животное вроде улитки.

— Ну да. — Как и я, она любила послушать рассказы о морских жителях. Я чувствовал в себе отцовский дух, когда учил чему-нибудь Беллу на пляже. Мой голос был его голосом. Жаль, что они не знали друг друга, мой отец и Белла. Они бы хорошо поладили.

— Ему нравилось есть моллюсков! — сказала Белла.

— Очень хорошо. А что еще он любил есть?

Она нахмурилась, вспоминая. Носик у нее слегка порозовел. Я забыл надеть ей панамку.

— Грешков? — попыталась выговорить она.

— Гребешков. — Она никогда не могла произнести это слово правильно. Когда-нибудь она сумеет это сделать, а я с сожалением буду вспоминать, как она произносила его раньше.

Она погладила раковину, как щенка.

— Это здесь, папа, мальчики превращаются в девочек? — спросила она.

Я вздохнул. Фрэнни была права. Я давал ребенку слишком много информации. Ей не нужно было в трехлетнем возрасте знать о гермафродитах. В почти четырехлетнем. Мне было, наверно, семь или восемь, когда отец рассказал мне об этом.

— Правильно, — сказал я. — Положи ее в сумку, и давай поищем еще.

— Ладно.

Она вскочила на ноги и снова побежала впереди меня. Я старался держаться поближе к воде, заливавшей мне ноги. Между моим отцом и мной была одна большая разница, подумал я. Он был водопроводчиком и имел свое дело, которое успешно вел. Он кормил и одевал меня. Быть может, я рос и не в богатстве, но никогда не знал нужды. Он не подвел меня, как я сейчас подводил Беллу. Больше всего я хотел стать человеком, которым мой отец мог бы гордиться. Не очень-то я в этом преуспел на настоящий момент!