Пара для Эммы
Шрифт:
Ему хотелось убить Ольху за то, что та могла отвратить Эмму от него. Он желал растерзать смазливого лордика у всех на глазах, чтобы именно она поняла, что никто, кроме него, не может претендовать на её внимание, улыбку, добрый взгляд.
Она стояла перед ним, не подозревая что стоит в этот момент перед зверем, и только её слова, её приятно пахнущая ладошка, которую он хотел бы облизать, вытянули судью из этого страшного кошмара.
Её обида ударила по нервам, и внутренний зверь-монстр сжался, заскулил. Его не обласкали тёплым взглядом, ему выразили недоверие и разочарование.
Ратмир остался стоять,
Ему было физически больно из-за сжимающегося в страхе сердца — ведь Эмма сердита на него; и то же сердце сладко ныло, когда он следил за тем, как она покачивает бёдрами, постукивает каблучками, а если встаёт в развороте, то особенно соблазнительно смотреть на очертания её аккуратной груди.
Стоило ей спуститься на один пролёт лестницы и пропасть из виду, как в нём возобладал хищник. Плавным движением он перетёк поверх перил, спрыгнул вниз и из-за угла продолжал следить, как Эмма вздыхает, поправляет уложенные в причёску волосы, немного нервничая, теребит крошечную серьгу в ухе.
Рок поймал его за подглядыванием.
— Пойдём, — велел он.
— Нет, — горло выдало хрипловатый, угрожающий звук, мало напоминающий человеческий. Трансформация произошла мгновенно, и в этот раз Ратмир не стал её сдерживать.
Они схватились… и старый учитель выволок его в спортзал, где изрядно вымотал. Обрётший власть внутренний хищник ещё скалился в молодом судье, подначивал, что надо устроить на старика засаду, убрать самого сильного с дороги, но усталость взяла своё. Ратмир не понимал, что с ним происходит, откуда в нём столько кровожадности.
— Я тебе говорил, что эта госпожа доведёт тебя! Поиграла с тобою и переключилась на другого. Иди к светлой самке, выпусти злость и пойми, наконец, что большего они тебе не могут дать. Всё остальное — мучения!
— А как же Нил? Он обрёл любовь, он награждён судьбой…
— Я велел не упоминать его при мне! — рявкнул Рок. — Всё чушь! Правда в том, что он пренебрёг всем, чему я его учил! Не удивлюсь, если люди уже его убили.
Ратмир сел на пол и обхватил голову руками. Он не знал, чему верить. Нил тайком изредка давал о себе знать и сообщал, что у него всё прекрасно, но и Рок прав. Эмма всколыхнула в его душе такую бурю, с которой он не справляется!
Предки провели над собой много сомнительных экспериментов, чтобы усилить род, и по праву достигнутой силы долгое время были правителями. В его крови правит беспощадность и жестокость. Благодаря суровому воспитанию Рока он понимает, что отдавшись во власть этих чувств избранные стали монстрами и поплатились за это. Он не хочет стать тем, кем пугают детей, но Нил сказал, что у всего есть обратная сторона и он намерен счастливо, полноценно жить, опираясь на неё.
— Иди к красивой самке, — зудел Рок, — утоли свою похоть, развей злость. Она покладиста и развратна, это то, что тебе нужно… или выстави из замка Горчакову!
Ратмир склонил голову, чтобы старик не видел непокорной злости в его глазах. Брошенные походя фразы покидающего свой пост Нила сейчас обретали смысл. Вместе с чёрной злобой к Ратмиру пришли светлые чувства, которые он испытывал к Эмме.
Сегодня всё завязалось
Его снедает страх: вдруг у него не получится сохранить разум? Вдруг в нём возобладает монстр? Он разрушит с трудом завоёванное доверие народа и обречёт сына на изгнание. Мелькнула мысль о том, что первой может пострадать Эмма, и всё тело сковал ужас. Нет, Эмма неприкосновенна!
Он поднялся и, пошатываясь, поплёлся к себе. Рок жалил словами, но старик ничего не понимает! Ничегошеньки!
Чёрная волна вновь затопила разум, и он с подозрением оглянулся на старейшего судью. А вдруг тот задумает что-то плохое для Эммы? Но Рок привычными движениями наводил порядок в зале, и Ратмиру стало стыдно. Судьи — это закон, это олицетворение справедливости и невозможно сомневаться в них. В ком угодно, только не в Роке!
Эмма постаралась красиво накрыть обеденный стол, чтобы компенсировать скудное меню. Поначалу она бросилась к кастрюлям, чтобы улучшить вкус при помощи своих искорок, но вспомнила немое предостережение Палеха о том, что магия отслеживается амулетами. Кто знает, как гости воспримут улучшители вкуса волшебного происхождения? Не сочтут ли это своеобразным наркотиком, покушением на их свободу вкусов? Её неуклюжие попытки разведать настроение гостей пресекли защитные амулеты, и более нарываться было неразумно.
Оставалось хвастать искусно сложенными салфетками, порезанными в виде цветов фруктами и парочкой соусов, что успела сделать на скорую руку и добавить к повседневному обеду. Повара леди прибыли как раз к подаче пищи и лишь развели руками, обещая, что к вечеру успеют приготовить полноценный ужин.
Эмма волновалась, но леди Ольха неожиданно поддержала её:
— Чувствуется утончённая женская рука, — обронила она, усаживаясь за стол.
Ратмир в ответ посмотрел на неё так, как будто гадюка плюнула ядом, что очень задело Эмму.
— Ах, женщины! Прелестные создания! — с улыбкой пропел Палех. — Вы украшение нашей жизни!
Леди почти ничего не поела, но все равно похвалила еду. А лорд ел с удовольствием, делал вид, что не замечает угрюмого вида хозяина замка и рассыпал комплименты своей спутнице и Эмме один за другим.
Герцогиня помалкивала, снисходительно поглядывая на него, а Эмма улыбалась Палеху, отшучивалась и была признательна ему за эту ничего незначащую болтовню.
Ей прекрасно было известно, что такие как Палех сыплют комплиментами как горохом, и это всего лишь беспечный флирт, а он видел, что Эмма с ним на одной волне и нисколечко не уступает в умении болтать ни о чём. Для них это была игра в пинг-понг.
Леди Ольха слушала и делала выводы, а Ратмир умирал, наблюдая слаженную игру слов этих двоих.
— Вы дрожите? — шутливо спрашивал Палех. — Замок судьи заморозил вас?
— Я содрогаюсь из-за вас, — улыбалась Эмма, заставляя страдать Ратмира, — вы меня смешите — и мне бы расхохотаться в голос, но приличия не позволяют.
— Смейтесь, милая госпожа, мы ничего плохого не подумаем, а я вас поддержу! Хотите?
— Думаете, если мы вместе прослывём невеждами, то это не так ужасно?