Парад теней
Шрифт:
— Этот — добьет, — подтвердил Кузьминский.
— Что вам от меня надо? — жалобно просил Варицкий.
— Опять двадцать пять! — огорчился Кузьминский, и Сырцов заговорил быстро и монотонно, в ритме и тональности рэпа:
— Имечко, имечко, можно и фамилию. Быстренько, Тоша, быстренько, голубок, быстренько, тварь ползучая, быстренько, гнида паскудная. Хозяин кто, нынешний твой хозяин?
Слова эти были страшнее побоев. Пропадать так пропадать. Только не сейчас.
— Роберт. Роберт Феоктистов.
— Летчик, — не удивился, а, скорее, удовлетворился
— А ты, дурочка, боялась, — ободрил сына министра Кузьминский. — Ну а теперь надевай штанишки.
Поломал-таки свое неукоснительно исполняемое дневное расписание Марин. Даша с Анной были так очаровательны! Они попели ему своими драгоценными голосами, и столь великодушный, бескорыстный с их стороны жест не мог остаться без столь же великодушного и бескорыстного ответа. Растроганный Борис Евсеевич рассыпался в словах и комплиментах, заверяя прелестницу, что век бы так сидел.
— Но это же не входит в ваше расписание, — тихо пошутила Дарья.
— Не входит! — восторженно согласился Борис Евсеевич. — И к черту расписание!
— Какой лихой! — засмеялась Анна и, будучи деловой женщиной, озабоченно осведомилась: — И во сколько обойдется тебе твоя лихость?
В ответ Марин, начитавшийся Карнеги (или, может, Паркинсона), назидательно ответствовал:
— Плох тот руководитель, в отсутствие которого начинает сбоить отлаженная машина. — От себя же добавил: — А я — хороший руководитель.
— Тогда руководи, — подначила Анна.
Руководящее указание Марина было просто, как все гениальное:
— По кабакам и прочим злачным местам!
— Но я же не одета… — жеманно посопротивлялась Дарья.
— Если бы… — подчеркнуто огорчился находчивый Борис Евсеевич. — К сожалению, вы одеты, и утешает лишь одно: одеты вы чудесно.
— Не шибко богатая выдумка, Боб, но что с тобой поделаешь, — сказала Анна и пошла переодеваться.
Анна установила личный рекорд, ибо через пятнадцать минут, в темной юбке, в легком свитере под сереньким, очень дорогим пиджачком, удачно подкрашен ная и тщательно (грива дыбом) причесанная, она вошла в комнату:
— Поехали.
Охранник в изысканной униформе и шофер в ливрее послушно стояли у неохватного взглядом маринского лимузина. При виде привычно свободной барственной троицы они, распахнув автомобильные дверцы, старательно и одновременно поклонились.
Марин никак (виделись уже) на поклон не отреагировал, а дамы рассеянно и приветливо поздоровались:
— Здравствуйте! Здравствуйте!
Все трое устроились в заднем салоне. Шофер повернулся к ним (стекло пока еще было опущено) и бойко спросил:
— В офис, Борис Евсеевич?
— В Шереметьево. У нас там рейс через пятнадцать минут.
— Мы же по кабакам собрались, — сказала к радости Бориса Евсеевича наконец-то по-настоящему удивленная Анна.
— По кабакам, — лукаво подтвердил Марин. — А что, в Питере кабаков нет?
…Их встретил на входе в аэропорт некто в небесно-голубом с золотом местный начальничек, не самый главный, конечно, но все-таки. Он поздоровался, ошарашенно и в ликовании узнав звезд, помог дамам выйти из машины, интимно поторопил дорогих гостей:
— Поспешим, друзья мои. Посадка уже заканчивается, — и твердо зашагал впереди.
Анна спросила вполголоса:
— Когда ж ты успел позвонить, Боб?
— Из твоего сортира. По мобильному, — торжествующе поведал Марин, чтобы сюрприз получился.
— Ай да сюрприз из сортира! — захохотала Анна.
Через час их встречали в Пулково. Еще один в небесно-голубом.
Кузьминский с Сырцовым отвезли на леваке слабо сопротивлявшееся тело Варицкого, который от страха и неопределенности накушался водки до перманентного изумления, домой. Куда везти, Сырцов знал, так как сын министра жил у своей жены, дочери банкира, которого в свое время начинающий частный сыщик тщательно и ненавязчиво пас. Они сдали тело хлопотливо причитавшей домоправительнице и с облегчением удалились из высотки на Кудринской площади.
В баню бы лучше всего пойти. Отмыться. Но многочисленные сегодняшние заботы в рай не пускали. Они устроились в маленьком заведении на Садовом, где подавали хороший кофе по-турецки. Они прихлебывали, но ушли эмоции и возвратилась необходимая рассудительность.
— И? — наконец произнес Кузьминский.
— Две линии пересеклись в одной точке, — математически сформулировал Сырцов.
— Как гневно писал в тридцатых годах о шпионе Сергей Михалков: "На перекрестке двух дорог им повстречался враг". Враг будет разбит, Жора?
— Победа будет за нами, — автоматически закончил фразу Сырцов. Мерзавец Варицкий и дурак Артем назвали одно и то же место.
— А великолепный Тоша указал и время каждодневного сбора, — дополнил Виктор. — Но ведь такая скотина, что безоглядно верить ему никак нельзя.
— Но и не верить нельзя, — сказал Сырцов. — Скорее, недопустимо.
— Когда решил идти?
— Сегодня.
— Не торопишься?
— Тороплюсь. Но все равно опаздываю.
— Я с тобой, Жора, а?
— Сегодня разведка. Только разведка, Витя. А в разведке двое вместо одного — двойная опасность. Так что побереги меня.
— То есть не идти с тобой, да? — понял Кузьминский.
— Как догадался? — в шутливом недоумении восхитился Сырцов и вдруг совсем спокойно и добро предложил: — Пойдем, Витя. Я тебя домой отвезу. Ребятки мой драндулет здесь поблизости оставили.
— А что мне дома-то делать?
— Отдохнешь, поспишь.
— В половине-то девятого! — возмутился Кузьминский.
"Гранд чероки" нахально устроился во внешнем дворе барской усадьбы, где ныне заседали когда-то единые, а нынче расползшиеся по многочисленным, враждующим друг с другом организациям, еще недавно советские, а теперь русские писатели.