Paradisus
Шрифт:
– Прекрати, – поморщилась Марина, застегивая куртку.
Я ухмыльнулся, отшвырнул запищавшую крысу.
И тут же на улице застрекотал вертолет. В окно ворвался слепящий свет и
крики:
– Рассредоточились!
– Трое сюда, трое туда!
Стрелки. Зачистка!
Я схватил Марину за руку.
– Тише.
– Барух, Семен!
– заорал грубый голос так близко, что сердце у меня
заныло. – Вы че, уснули там, б … дь?
По лестнице застучали ботинки.
– Рассредоточились, мать вашу!
Похоже,
– К стене, – я оттолкнул побледневшую Марину. Она будто вжалась в
камень, расширенными глазами глядя на меня.
Бросившись к двери, я встал за отворотом, держа наготове автомат. Тут же
в кабинет ворвался стрелок. Я выстрелил: стрелок завалился вперед, головой в
пепел нашего костра.
– Эй, они здесь, – завопил кто-то в коридоре. Секунда промедления – и мы
погибли.
Согнувшись, я выскочил из-за двери. Раздался сухой перещелк выстрелов,
резкая боль ожгла плечо. Позабыв про автомат, я с разбегу ударил стрелка ногой
в грудь. Он отлетел к стене и, ударившись спиной, съехал на пол. Не теряя
времени, прошил его пулями.
– Скорее, – заорал я, услышав шаги бегущих по лестнице стрелков. Марина
выскочила из кабинета. Автомат в ее в руках дрожал.
Мы бросились по темному коридору. Проклятая западня. Кабинеты
выходили окнами на площадь.
Рой пуль разорвал ковер под ногами. Марина взвизгнула. Ранена? Я упал
на пол и, повернувшись, выстрелил в ответ.
– Сюда.
Я на четвереньках добрался до ближайшего кабинета. Марина ввалилась
следом - вроде цела. Кинувшись к окну, я глянул вниз. По площади сновали
стрелки, стаскивая в кучу трупы. Оказывается, в Калуге не так и мало было
народу.
Западня… В коридоре шаги, шепот – знают, суки, что мы теперь никуда не
денемся.
– Сколько там? – голос снизу, хриплый, властный.
– Двое, конунг, - отозвался кто-то, находящийся в коридоре рядом с нами.
–
Мужик и баба.
– Бабу постарайтесь живьем взять. Позабавимся.
Каменный Ленин, улыбаясь, указывал рукою на крышу. Я лег спиной на
подоконник и посмотрел вверх.
– Марина.
Она приблизилась; в глазах даже не страх и отчаяние, а равнодушие,
готовность принять то, что приготовила для нас судьба.
– Марина, – крикнул я: захотелось влепить ей пощечину, подобную той, что
она влепила мне. Девушка встрепенулась.
– Забирайся мне на плечи и цепляйся за карниз.
– Уходят, суки,- заорали с площади, когда Марина, дрожа, как
новорожденный олененок, отпустила руки с моей шеи и перенесла их на
скользкий карниз крыши.
– Подтягивайся, ну же.
Пули с жадным лязгом врезывались в камень рядом со мной, плечо горело.
Марина, вскрикнув от напряжения, исчезла за отворотом крыши. Я остался
в кабинете один. Чтобы стрелки из коридора не вздумали сунуться, пальнул в
дверной проем, забрался на подоконник, и, подпрыгнув, ухватился за карниз.
Снизу строчили без перерыва, но в полутьме не могли как следует прицелиться.
Отчаянная веселость овладела мною: попробуйте, падлы, съешьте.
Подтянувшись, я перебросил ногу на крышу. Марина вцепилась в куртку и помогла
мне.
Оглядевшись, я замер: меж кирпичных труб и переломанных антенн торчал
жирный зад вертолета. Как он смог опуститься прямо на крышу?
– Ты ранен?
– Тихо, – я дернул Марину за рукав, увлекая за одну из труб.
Тут и она увидела вертолет и в ее глазах блеснула радость. С чего бы это?
Но времени на расспросы не было.
– Всего один, - пробормотал я, различив через стекло кабины затылок
пилота.
– Эх, отсюда не достать... Стой здесь.
Я двинулся вперед, не сводя глаз с затылка. Достигнув вертолета, подлез
под пахнущее машинным маслом брюхо...
– Какого хуя.
Пилот поперхнулся – он жрал концентрат из банки. Расширившимися
глазами уставился на меня. Это был толстяк с широким бледным лицом.
– Н – не стреляй, - просипел он, как завороженный глядя на дуло автомата.
Почему-то мне и вправду не хотелось убивать толстяка. В его глазах
проскользнуло что-то … детское. А может, мне показалось – я ни разу не видел в
Джунглях детей.
Марина снова меня не послушалась. Она подскочила к вертолету и, едва
глянув на пилота, заорала:
– Выметайся.
Толстяк стал выкарабкиваться из машины, разбрасывая во все стороны
концентрат. Он был одет в чудн ые штаны из какой-то мягкой материи - спереди
расплылось темное пятно.
– Скорее, ты!
– от нетерпения у Марины сорвался голос.
Толстяк все-таки покинул вертолет, уставился на меня расширенными
глазами. Нижняя челюсть дрожит, к высунувшемуся кончику языка прилипли
кусочки концентрата.
– Лечь, – приказал я: толстяк тут же опустился на смоляное покрытие крыши,
бормоча:
– Не стреляй, не надо.
Марина юркнула на освободившееся место пилота. Что она задумала?
Над головой застрекотало. Я отпрыгнул в сторону, укрывшись за широким