Параллельные миры лифтёра Сорокина

Бусахин Сергей Васильевич

– Ну раз Катя такое сказала, значит всё так и было, – удивляясь её вранью, так как я весь вечер никуда из квартиры не отлучался, соврал и я.

Вася, видимо, под впечатлением от новых захватывающих сновидений, не обратил внимания на двусмысленность моего ответа и, успокоившись, заговорил таинственным голосом.

– Вот послушай, какой мне сегодня сон приснился, – начал он, ставя самодельную замысловатую конструкцию вместе с этюдником на землю и причмокивая от удовольствия, что в очередной раз воспроизведёт картинки из потустороннего мира. – Снится мне, словно я иду в темноте по коридору и китайским фонарём освещаю путь, а светит он тускло и лучом едва выхватывает из темноты что-то шевелящееся и непонятное. Я только остановлюсь,

чтобы узнать, что это такое там колышется, как это нечто тут же исчезает, и я вроде бы опасаюсь и хочу повернуть назад, но, влекомый неведомой силой, продолжаю идти дальше. Вдруг мне навстречу из темноты выходит седой старик, тоже с китайским фонарём, но древней конструкции, в виде пагоды, и светит ещё хуже, чем мой. Я от страха остановился, а он не спеша приблизился ко мне и спрашивает с эдаким укором: «Степанов?» Я говорю: «Степанов, а в чём, собственно говоря, дело, гражданин?» – а у самого от испуга поджилки трясутся и язык едва ворочается. «Дел у меня к тебе, Степанов, никаких нет и не предвидится, а только скажи своему собутыльнику Сорокину, что если он не прекратит по ночам лазить на крышу своего дома и в подзорную трубу подглядывать за голыми девками, то он запросто может оказаться в таком месте, что врагу не пожелаешь, и удастся ли ему когда оттуда выбраться – бабушка надвое сказала. Вот ты и предупреди его об этом, а тебе я вот что скажу, и заруби себе это на носу: потеряешь имя – потеряешь свободу; потеряешь свободу – потеряешь Родину; потеряешь Родину – потеряешь жизнь! Если ты не поймёшь этого, то твой жизненный путь исчерпан с самого начала и твои крики о помощи не долетят даже до твоих соседей по коммунальной квартире, с которыми ты постоянно собачишься из-за графика дежурств». «Кто вы, и как вас зовут, старче, за кого мне Бога молить?» – почему-то спрашиваю его. «Не твоего ума дело, – говорит, – а чтобы запомнил то, что я тебе сказал, поставлю тебе печать». Тут он почти вплотную приблизился, да как щёлкнет меня в лоб – и исчез. Видишь, какой пророческий сон этой ночью меня посетил.

После этих слов Вася испуганно потрогал то место, куда якобы его щёлкнул старик.

К своему удивлению, я увидел у него на лбу небольшую синеватую шишку.

– Сон действительно необычный, – не веря в рукоприкладство старика и полагая, что, вероятнее всего, это Сорокин его щёлкнул, чтобы привести в чувство, когда Вася отключился, ответил я, – и поразмышлять над ним стоит. Знаешь что, Вася, а пойдём-ка вместе на Яузу. Я хоть и без этюдника, а с тобой за компанию поброжу у речки и выберу место для этюда.

После этого таинственного Васиного сна прошло несколько дней, и однажды утром зазвонил телефон.

– Приглашаю тебя и Катю к шести вечера на суд общественности, – голосом робота оповестил нас Степанов. – Ни о чём меня сейчас не спрашивайте. Всё узнаете в своё время. Разговор окончен, – после чего в трубке послышались частые гудки.

– Васька опять чудит, – говорю я Кате, – приглашает нас явиться к нему в шесть вечера на какой-то суд общественности.

– Я не пойду, – тут же отреагировала она, – судя по всему, он уже с утра нализался, кроме того, у меня голова с утра просто раскалывается, а потом, что я там буду делать среди трёх пьяных мужиков. Когда Васька в основательном подпитии, он несёт полный бред. Мне и твоего бреда вполне хватает.

– Может, он имеет в виду соседей, которым надоело постоянно напоминать ему о необходимости соблюдения графика уборки коммунальной квартиры, и они решили устроить этот суд?

– Тем более мне там делать нечего. Я подобные склоки между соседями терпеть не могу. Даже не уговаривай. Лучше потом расскажешь, что там произошло.

Пришлось на «суд» идти одному. Вася встретил меня как никогда серьёзный, в неизменной хлопчатобумажной рабочей робе и в начищенных кирзовых сапогах, а его шею в этот раз украшал галстук-бабочка жёлтого цвета в крупный чёрный горошек.

– Ты, случайно, не в цирк собрался, брат Василий, или снобизм тобой внезапно овладел, и ты его напоказ решил выставить? – спросил я его сочувственно.

– Угадал почти, – сурово ответил Степанов, – клоуна Сорокина дожидаюсь, чтобы он мне на пророческие слова старца ответил. Я хоть и свободный художник, но всё же родился в русской деревне, да ещё под Муромом, где недалеко проживал наш былинный богатырь Илья Муромец, а это обязывает, и поэтому наши традиции мне небезразличны.

– Но ведь это только сон. Мало ли что тебе старик наговорил, его высказывания надо иносказательно понимать. Выводы делать рано. Так что успокойся. Вот придёт Сорокин и нам всю правду раскроет.

Однако Василий был настолько уверен в истинности слов явившегося невесть откуда старца, что, как только в комнату вошёл ничего не подозревающий Сорокин, он тут же высказал оторопевшему лифтёру всё, что он о нём думает.

– Подлец ты, Сорокин! Подлец и эротический извращенец – нет тебе от меня прощенья! И этот низкий субъект, – обращается ко мне Василий, – сидел рядом со мной и притворялся духовно здоровым семейным человеком, а сам лелеял в своём уме, как тайком ночью заберётся на крышу, причём в тайне от благородной Феодоры Львовны, которую я очень уважаю, и начнёт в подзорную трубу на голых девок смотреть. Сладострастник! Осталось ли в твоей душе хоть одно светлое пятно? Или в ней одна сексуальная тьма притаилась?

Обалдевший от такого приёма Сорокин молча с широко открытыми от изумления глазами выслушал эти несуразные обвинения, но не обиделся, подумав, что Вася его разыгрывает и даже принарядился по этому случаю.

– Что-то я не пойму, Вася, в чём ты меня обвиняешь? Эротоманом я отродясь не был, можешь у моей супруги спросить. Двух своих пацанов морально устойчивыми вырастил – оба футболистами стали. Да и подзорной трубы у меня никакой нет. На кой она мне, я и так почти каждый день полуголых татуированных девиц в лифте созерцаю.

– А вот здесь, будь любезен, поподробнее, – насторожился Степанов. – Что ты там без подзорной трубы созерцаешь?

– Да, я действительно почти каждый день вижу полуголых девиц. Я их на лифте поднимаю на верхний этаж на какие-то там кастинги. Однажды я поинтересовался, почему они в таком разнузданном виде туда стремятся, а они мне, представляешь: «Иначе нам там делать нечего, и нас на работу не возьмут». Что это за работа такая – не знаю. Постеснялся спрашивать.

– Напрасно, – сурово возразил Степанов, – я бы спросил. Это же наше подрастающее поколение, будущие матери! Каких мужиков они нам наплодят? Вот тебе, Сорокин, вопрос на засыпку!

– Могут и не наплодить, – удивлённо почесав затылок, сконфузился Сорокин. – Однако я всё же на природу уповаю: её не облапошишь. Она их обязательно прищучит за одно место – помяни моё слово, ещё как прищучит… По этому поводу выпить бы не мешало, – и, поднявшись со скрипучего венского стула, гаркнул: – За дам-с!

– Подкаблучник вы, гражданин Сорокин, – осуждающе глядя на него, с разочарованием в голосе проговорил Вася, – а если коротко – и…страдалец конченый, но тост твой принимается.

После этого тоста разговор, естественно, переключился на женщин и рассуждения, чем деревенская женщина отличается от городской. Тут уж Степанов, который постоянно посещает свою малую родину, сел, как говорится, на любимого конька, уверяя нас, что, пока девушка живёт в деревне, она является настоящей русской женщиной, но стоит ей перебраться в город, она тут же утрачивает русские традиции и те природные свойства, которые так необходимы для здорового потомства.

Как я и предполагал, «вещий сон» понимать прямолинейно нельзя, тем не менее, какую-то истину он всё-таки заключает в себе, и над ним ещё придётся поломать голову. Но, как говорится, «истина всегда где-то рядом».