Параллельные общества. Две тысячи лет добровольных сегрегаций — от секты ессеев до анархистских сквотов
Шрифт:
Идея скорого конца света, наполнявшая прежние автономные общины энтузиазмом, в Аламуте была заменена идеей скорой личной гибели как окончательного «растворения в луче», избавления и полной победы над своим «животным» прошлым. Впрочем, и апокалипсичность, конечно, присутствовала. Ассасины воспринимали своего «горного старца» как «последнего имама», который пришел в этот мир, чтобы взять в свои руки власть над человечеством и все подготовить к последнему суду над людьми. Во время Страшного суда ассасины собирались прислуживать на храмовой горе Иерусалима Христу, который будет взвешивать души всех живших на земле. Этот образ определял их особые отношения с христианами и крестоносцами. Тамплиеры, владевшие тогда иерусалимской Храмовой горой, были частыми гостями в Аламуте, обсуждали со «старцем» подробности грядущего суда и, насколько могли, копировали исмаилитскую практику организации и внушения в своем ордене.
Однажды
Иногда для всех пророчествовала «отсеченная голова» одного из братьев. Делался этот фокус так: на полу перед старцем стояло большое блюдо, составленное из двух незаметно соединенных половин. Под ним скрывалось тайное помещение для одного человека. Один из «горных братьев» прятался туда, его голова изображала отрубленную и залитую кровью. Она говорила все то, что требовалось учителю. А через час все видели ту же самую, уже взаправду отрубленную голову на копье во дворе крепости. Можно себе представить степень власти Хасана над его людьми, если они безропотно соглашались сыграть такую роль и расстаться с жизнью ради «воспитания неофитов». Тема отсеченной головы как эмблемы отказа от рационального сознания и личного самосохранения приобретала в свидетельствах об ассасинах самые фантастические формы. Один христианский миссионер пишет, что бывал в их крепости, и что на своих собраниях исмаилиты, дружно хлопая в ладоши, отсекают голову одному из «братьев», после чего она перекатывается от брата к брату и пророчествует, раздавая задания каждому, а потом ее приставляют обратно к плечам, и она прирастает вновь, как ни в чем не бывало. Возможно, это искаженное свидетельство о каком-то случае, когда ассасин, изображавший «отсеченную голову», был замечен после этого живым и невредимым, что потребовало объяснения.
Для ассасинов мир — это набор метафор, намекающих на нездешнюю истину, но ключ к метафорам есть только у учителя, личное творчество по расшифровке тут исключено. Например, высокогорное положение крепости означает, что ассасины выше остальных, ближе всех к Богу и их невозможно подчинить. Впоследствии, после смерти харизматика, оставившего власть наследнику, ожидание конца времен ослабло, элитарный пафос дистанционного управления миром иссяк, и ассасины постепенно слились с исмаилитским течением ислама. Их проект начал терять прежнюю энергию, когда после смерти учителя они все же попытались создать сеть аналогичных крепостей, управляемых из Аламута. Отсутствие эксклюзивности одного «лифта» и единственного «места» преображения, а также необходимость управлять «филиалами», то есть стать элитой маленького государства, нормализовало их психику и вернуло в большой социум. Окончательным разочарованием в мечте о «братстве сверхлюдей» стал захват Аламута монгольскими кочевниками. Если кто-то смог победить «сверхлюдей» и захватить их крепость, значит, возникали слишком большие сомнения в их сверхчеловеческом статусе.
Все это чрезвычайно нравилось битникам XX века — Уильяму Берроузу и Брайону Гайсину, который был к тому же абстракционистом и считал исламское искусство первой в истории практикой художественной «беспредметности». В своих текстах они не раз изображали Аламут как гомосексуальный рай, вооруженную мужскую общину магов и духовидцев, управляемую гением, живущим «по ту сторону добра и зла», а экономически существующую за счет запуганной «крестьянской черни» из окрестных сел. Для них образ крепости стал образцовой психоделической мастерской по растворению устойчивых, то есть социализированных, личностей и лабораторией подготовки мировой анархистской революции — «отмены всех законов». Брайон Гайсин даже совершил паломничество к руинам крепости в конце 1950-х, никаких следов сверхлюдей там не нашел, но зато с удовольствием обнаружил, что в этих местах все в порядке с мужской проституцией любого возраста.
5.2/ Суфии
Гораздо более мирный вариант добровольной сегрегации в исламе — небольшие суфийские общины, тарикаты (они же ханака, рибат, текке, даргах и др.), возникавшие вокруг учителей-харизматиков, распространявших «барака», то есть благодать, на своих учеников. Такие общины возникали начиная с IX века на всей мусульманской территории от Марокко до Индии. В отличие от христианских монастырей (и Аламута) в большинстве известных нам общин суфиев складывалась гораздо менее авторитарная обстановка. Харизматик, конечно, стоял во главе общины как духовный наставник каждого, но жесткого устава, единых для всех правил и копирования поведения учителя не было. Учитель должен был провести каждого ученика собственным путем по всем нужным «стоянкам» и «стадиям», чтобы его ложная (прежняя) индивидуальность, «низшая душа», испепелилась в огне любви к Аллаху. На пути радикального отказа от внутреннего и внешнего эгоизма суфиям помогали стихи, танец, пение, медитация, постоянный «зикр», то есть активная молитва «всем телом», соблюдение постов, сеансы гипноза, философские диалоги с теми, кто продвинулся дальше на пути, и т. п. Эксперименты с кофе помогали им не спать по несколько суток и достигать «озарения».
Обычно путь ученика занимал 1001 день, и после этого «преображенный» становился полноправным участником общины. Многие из этих общин, судя по описаниям, напоминали скорее творческие мастерские и педагогические центры, школы поэзии, философии и психотехники, оставаясь при этом добровольными сегрегациями, то есть выключенными из большого социума, не играющими в нем заметной роли. Большинство халифов относились к ним терпимо и не требовали подчинения иерархическому миру исламского государства, а некоторые, особо любопытные правители бывали частыми гостями у суфиев и прислушивались к их советам.
Суфии отказывались не только от социальной роли, но и от семьи и собственности, считая их важнейшими препятствиями на избранном пути: «нельзя одновременно принадлежать Аллаху, семье и скопленному имуществу». Перед суфием стояла задача конвертировать внешнюю собственность, от которой он отказался, во внутреннее «приобретение истины» и «преображение сознания и плоти». «Все принадлежит Богу и потому не может быть твоим, и познав это во всей глубине, ты сам совпадешь с волей Бога без малейшего зазора». Одной из форм отказа от собственности становился, например, отказ от авторства. У суфийских поэтов было принято подписывать свои лучшие стихи именами своих друзей и учеников, сама же поэзия понималась как форма вовлечения и трансляции их опыта. «Нет границ между людьми для зрячего, и все они зеркала, в которых отражается волна благодати». Как правило, общины не тратили время на натуральное хозяйство и самообеспечение и существовали за счет пожертвований богатых поклонников учителя или обобществляли и растрачивали собственность новообращенных. Таким образом, это был творческий, достаточно свободный, но иждивенческий, то есть зависимый от большого социума, «коммунизм мистиков».
Однажды мальчик, еще не успевший никем стать, услышал, как звонко и ритмично бьют инструменты золотых дел мастеров на ближайшем к его дому рынке, и эта посланная Аллахом, идеальная музыка ручного производства заставила его вращаться на одном месте и петь. В этот момент он стал поэтом, вскоре в этом убедились и окружающие, а еще через несколько лет Руми стал основателем знаменитой суфийской общины «крутящихся дервишей», которые до сих пор живут как полузакрытый орден и танцуют этот танец вокруг могилы основателя в турецком городке Конья. Через шесть веков после появления Руми на свет, Гегель, читая его стихи в переводе Рюккерта, признавался, что именно они окончательно открыли ему природу гениальности и ее отношение к абсолюту.
Часть вторая
ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ РЕШЕНИЯ
6/ Проблема харизматического лидера
Прежде чем рассмотреть дальнейшие (преимущественно светские, а не религиозные) примеры добровольных сегрегаций, мы уже сейчас в состоянии назвать несколько проблемных полей, которые затрудняют их успех и подрывают подобные проекты.
Диалог и коммуникация не просто следствие, но условие, причина всякого мышления и всякого нашего представления о самих себе. Живя в большом обществе, мы все являемся друг для друга экранами, на которые мы привычно проецируем свои страхи или надежды, в зависимости от того, к какой роли нас обязывает ситуация.