Параллельный переход
Шрифт:
— Хотел бы с тобой бой учинить тупой стрелой, как с тем татарином. На шестьдесят шагов.
— Надевай тулуп овечий, шелом с маской ищи — и приходи.
— А когда приходить?
— А когда захочешь, тогда и приходи. Пустить по стреле — дело нехитрое.
— Тогда я сегодня после полудня приду. Спаси Бог тебя, дядьку Керим.
— И тебя спаси Бог, Богдан.
С неотложными делами было покончено, требовалось содержательно занять себя до обеда. Пересилив жгучее желание попробовать выпаривать селитру, чего никогда в жизни не делал, но урывочная информация в голове имелась, решил заняться более важными для выживания делами. Для занятий с селитрой нужно иметь побольше свободного времени, возможность помыться, поскольку дело довольно вонючее. Да и не нужна она пока ни в каком виде. А вот селитровую
Но трудно сделать первый шаг, трудно до конца добрести, середину пролетаешь незаметно.
Забрав новые болты и свой самострел, занялся любимым делом — расстрелом болтающегося мешка с соломой. Разница в весе была небольшой, так что поправки были определены и внесены в процесс прицеливания быстро. Всадив подряд с десяток болтов близко к центру мешка, после обеда, попросив мать собрать мне крупы да соленого сала на неделю, в приподнятом настроении двинулся к Кериму в надежде доказать преимущество продвинутого самострела перед допотопным луком.
К сожалению, я не учел, что Керим окажется закостенелым ретроградом, наплевательски относящимся к научно-техническому творчеству. Он разрешал мне только одно — подать команду на начало. Поднять самострел, а не дай бог прицелиться он мне не давал, поскольку, едва звуковые волны достигали его уха, он сразу стрелял.
Нет, никаких чудес не было, момент выстрела был прекрасно виден, стрела летела даже дольше положенной полсекунды, мне вполне хватало времени отклониться, пригнуться, отскочить. Странно было другое. Отклонялся, пригибался и отскакивал я почему-то туда, куда Керим стрелял. Чувствуя непреодолимое желание его перехитрить, иногда оставался стоять не двигаясь. Получив десять болезненных синяков из десяти возможных, расстроился всерьез и попытался, воспользовавшись развитым аналитическим мышлением, построить алгоритм выигрышной стратегии.
В очередной раз убедился, что с такими кадрами, как Керим, научно-технический прогресс невозможен. На все мои попытки добиться вразумительного ответа, куда и как он стреляет, Керим мне поведал следующее. Что бьет он меня, как косулю в поле: куда она побежит, он не знает, но стреляет всегда куда надо. Достигается это регулярными упражнениями и отличает любого приличного стрелка из лука. Так что мои надежды на то, что это один он такой уникум, Керим отверг со смехом. Он, конечно, не спорил, что лучник он не последний, но, по его экспертной оценке, мой татарин пока что разделает меня под орех.
На мой наивный вопрос, волнующий каждого русского человека, в котором уже проскальзывали нотки легкой паники: «ЧТО ДЕЛАТЬ?» — Керим ответил достаточно коротко, чем выгодно отличился от Чернышевского:
— Учить тебя надо от стрелы уходить.
Воспрянув духом и вспомнив, что, по рассказам матери, прадед Богдана легко уклонялся от стрел на пятидесяти шагах, а у меня целых десять шагов форы, начал допытываться, в чем особенности такого в высшей степени нужного обучения. В очередной раз мне пришлось убедиться в архаичности существующих методик. Ничего лучшего, как кинуться грудью под стрелы, Керим не предложил, пообещав, что, когда моему избитому телу надоест останавливать собой стрелы, все получится само собой. На мои истерические крики, что меня уже один раз так лечили, что мне одного параллельного переноса хватит за глаза, что сорок процентов поверхности тела в синяках гарантируют летальный исход, Керим флегматично посоветовал мне пойти выпить вина. По его мнению, у меня, видно, вновь в голове помутилось, а синяки у молодых сами проходят, это старикам нужно или пиявки ставить, или крапивой синяки сечь. И прожил он подолее моего, но чтобы кто от синяков помер, такого не слышал, а от стрел острых — примеров знает уйму.
Собрав в кулак остатки воли и проявив чудеса изобретательности, я робко спросил:
— Дядьку Керим, а можно я себе щит длинный из лозы сплету и шкурой овечьей обтяну? А то я до поединка не доживу, если меня каждый день тупой стрелой бить.
Керим заявил, что это явное нарушение существующих методик, но, учитывая интенсивность обучения и сжатые сроки подготовки, он разрешает такое нововведение с одной существенной оговоркой. Если за два дня обучения прогресса не будет, щит придется отложить и вернуться к проверенным методикам.
— Тогда побегу я щит вязать, а то мне завтра в дозор вместе с Сулимом и Дмитром Бирюком ехать.
— Беги, Богдан. С Сулимом я сам сегодня поговорю, он тебя учить будет. Времени у тебя мало, жить хочешь — каждый день под стрелы становись, иначе не успеешь.
— А что ты будешь делать, дядьку Керим, если я, к примеру, научусь от стрелы уходить?
Моей любознательной натуре хотелось услышать, что после этого я уж точно покрошу всех в капусту своим самострелом.
— Тогда я сразу стрелять не буду, а попробую тебя спугнуть и влет бить.
— А как же ты узнаешь, что я от стрелы уйду?
— Чего ты ко мне прицепился, как репей? Как да как… Я тебе уже десять раз сказал, Богдан. Увижу, если уйти сможешь. Хватит языком молоть. Или иди свой щит плети, или становись, я тебя еще поучу.
Грустно шагая в сторону реки с целью нарубить саблями ивы, заодно и в рубке попрактиковаться, размышлял, как несправедливо устроен мир. Это же какое планов громадье в голове сидит — тут тебе и порох, и пушки, корабли, последние достижения фортификационной мысли, самые разнообразные социальные модели, ткацкие станки, кривошипно-шатунный механизм, биотуалет. Стоп. Биотуалет тут на каждом шагу. Но все остальное, без биотуалета, — это же тоже до фига и чуть-чуть. И вот это все бить, как косулю в степи, просто и без затей, десять раз из десяти, — как так можно? И этот дерьмовый арбалет: даже навскидку не успеваю выстрелить. Керим стреляет быстрее, чем мои мышцы, удерживающие арбалет, получают сигнал перевести его в иное положение. А даже бы успел… Чтобы навскидку попасть в цель, надо стрелять лет десять без перерыва.
Весь мой гениальный план, в котором надеялся получить хоть немногим более пятидесяти процентов шансов выйти победителем, рассыпался как карточный домик. Татарин, собака бешеная, порвет меня стрелой, и привет. Ладно меня, а Богдана безвинного как жалко. Воистину сказал мудрец:
Смерте страшна, замашная косо! Ты не щадиш и царских волосов, Ты не глядиш, где мужик, а где царь, — все жереш так, как солому пожар. Кто ж на ея плюет острую сталь? Тот, чiя совесть, как чистый хрусталь… [17]17
Стихи Григория Сковороды.
Тут меня зло взяло: у меня что, совесть нечистая, что я так разволновался? Чистая у меня совесть. Относительно. Абсолютной чистоты, как и абсолютной истины, достичь невозможно. Это совместный научно-медицинский факт. Так какого рожна волноваться?
Откуда Керим знает, куда я прыгну? Ответ известен каждому школьнику: от верблюда. Верблюд читает мои мысли и докладывает Кериму.
ЧТО ДЕЛАТЬ? Так ведь ясно что. НЕ ДУМАТЬ!
Вот что я бы написал на месте Чернышевского! Вот это была бы книга, на обложке — ЧТО ДЕЛАТЬ? Открываешь книгу, а там: НЕ ДУМАТЬ. «Черный квадрат» Малевича отдыхает.