Паранойя
Шрифт:
— Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил?
— В основном ругался матом.
— Я имею в виду, он...
— Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он...
— Я понимаю. — Лучше бы
— В основном ругал врачей и меня...
— Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль.
Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии.
Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз.
— Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне.
Я кивнул.
— У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме.
— Все понятно, — сказал я.
— В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал.
Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл?
— Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче.
— Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах.
— У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер?
— Да.
— Наверное, вы с ним были очень близки.
Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз?
В ответ я просто кивнул.
— Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро?
Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил.
— Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел.
Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил:
— Вы не могли бы закрыть ему глаза?
71
Через час приехали из похоронного бюро — двое вежливых коротко стриженных мужчин плотного телосложения. Оба сказали: «Сочувствую вашей потере», положили тело в специальный мешок, застегнули молнию и унесли его на носилках. Я позвонил с сотового директору похоронного бюро и почти механически обсудил с ним все, что должно быть сделано. Он тоже сказал: «Сочувствую вашей потере». Он спрашивал, приедут ли на похороны пожилые родственники из других городов, на какое время я хочу назначить похороны, ходил ли мой отец в какую-нибудь церковь и нужно ли проводить богослужение.
Я вышел в холл для посетителей и позвонил в офис. Джослин уже знала, что я уехал из-за отца, и спросила:
— Как ваш отец?
— Только что отошел, — сказал я. Так говорил отец: у него люди «отходили», а не умирали.
— Ох! — выдохнула Джослин. — Мне так жаль, Адам!
Я попросил ее отменить все мои встречи в следующие пару дней, а после позвонил Годдарду. Трубку взяла Фло:
— Здравствуйте. Босса нет в офисе. Сегодня вечером он вылетает в Токио. — Приглушенным голосом она спросила: — Как отец?
— Только что отошел, — сказал я быстро. — Понимаете, меня пару дней не будет на работе, и я хотел, чтобы вы заранее передали Джоку мои извинения...
— Конечно! — сказала она. — Конечно! Мои соболезнования. Он обязательно позвонит до отлета, и я знаю, он все поймет, не беспокойтесь.
В холл вышел Антуан. Он выглядел не к месту, каким-то потерянным.
— Что теперь от меня требуется? — тихо спросил он.
— Ничего, Антуан, — ответил я.
Он поколебался:
— Вещи вывозить?
— Да нет, что ты! Не спеши.
— Просто все произошло так быстро, а мне больше негде...
— Оставайся в квартире столько, сколько хочешь, — сказал я.
Антуан переступил с одной ноги на другую.
— А знаешь, он все-таки говорил о тебе.
— Конечно, — сказал я. Отец, наверное, жалел о том, что сказал. — Я знаю.
Он хмыкнул басом.
— Не всегда хорошо, однако, по-моему, так он показывал свою любовь, понимаешь?
— Понимаю.
— Еще тот подарочек твой папаня.
— Да.
— Мы не сразу поладили.
— Он вел себя довольно мерзко.
— Просто он такой человек. Я не принимал это близко к сердцу.
— Ты о нем заботился, — сказал я. — Это много для него значило, хоть он и не умел это выразить.
— Знаю, знаю. Под конец у нас установились нормальные отношения.
— Ты ему нравился.
— Ну, насчет этого не уверен, но все было нормально.
— Я уверен, что ты ему нравился.
Он помолчал.
— Знаешь, он был хорошим человеком.
Я не знал, как ответить.
— Ты очень внимательно к нему относился, Антуан, — наконец сказал я. — Я понимаю, что ему это было важно.
Странное дело: после того как я разрыдался у больничной койки отца, что-то во мне закрылось. Я больше не плакал. Онемел, как рука, которую отлежали. Только иногда покалывало.
По дороге в похоронное бюро я позвонил Алане на работу. На автоответчике было оставлено сообщение, что ее нет в офисе, но она будет часто проверять сообщения. Я вспомнил, что она в Пало-Альто. Я позвонил на сотовый, и она ответила сразу же: