Парава — летучие рыбы
Шрифт:
— Найти новую банку — дело трудное и долгое, — говорит Пичеа. — Я уже двадцать восемь лет пармандади, а нашел только три новые жемчужные отмели. Ныряльщиков я все больше вожу на отцовские банки. Мои оказались бедными.
— Как вы ищете банки?
— Жемчужные раковины живут на каменистом дне. Глубина этих отмелей меньше, чем чанковых, где всегда песчаное дно. Я промериваю глубину и могу сказать, песчаное оно или каменистое. Если дно каменистое, я должен знать, какая там водится рыба. В рыболовный сезон я выхожу в море и наблюдаю замеченные мною места. Есть такая рыба, парава называют ее «килатти». Если встретишь ее в месте, где дно каменистое,
— Как же вы находите отмели, которые уже знаете?
— А вот смотрите, — Пичеа Фернандо показывает на берег. — Вон севернее Тутикорина гора. С каждой отмели она видна по-разному. По ней можно ориентироваться на расстоянии десяти миль от берега. А если дальше, то становится виден гопурам индусского храма в Тиручундуре. По храму можно тоже определить место отмелей.
— А если берег уже не виден?
— Тогда есть другие признаки. Их знают только пармандади. Мы никому об этом не рассказываем.
В шести милях от берега «Валампури» застопорила мотор. Босые ноги матросов зашлепали по палубе. На корме разматывали канат: «Валампури» готовилась взять на буксир флотилию каное ныряльщиков. Океан был спокоен. Над водой, вяло двигая крыльями, летали белые чайки. Лодки парава приближались, паруса на них были спущены. Темнокожие парни гребли дружно и красиво. Сверкающие струи воды стекали с небольших лопаточек-лопастей двухметровых весел. В каждом каное по десять-пятнадцать человек. На курчавых волосах ныряльщиков красные, зеленые, желтые головные повязки. Все море, кажется, пестрит ими. На узких бедрах шорты или набедренные повязки. Темная кожа хорошо развитых торсов отливает на солнце синевой. Я замечаю среди ныряльщиков мальчиков пятнадцати-шестнадцати лет и стариков. Но стариков мало: ныряльщики до старости не доживают.
— Здравствуй, капитан! — кричат с каное. — Куда ты спрятал пармандади? Покажи нам его!
Пичеа Фернандо высовывается из рулевой рубки.
— Чего кричите?
— Поведешь нас на хорошую банку? Пармандади пожимает плечами. Ему со всех сторон кричат:
— Давай, Пичеа, не скупись! У тебя небось есть кое-что на примете!
Каное все прибывают и прибывают. Вот их уже около сорока. Капитан кричит из рубки:
— К корме, заходите к корме!
Несколько каное приближаются к корме. Оттуда матросы бросают конец. Веревка со свистом рассекает воздух и падает в первое каное. Там ее закрепляют на носу. К первому каное привязывают следующее и т. д. Они вытягиваются за кормой в два ряда, одно за другим. Солнце уже высоко. Восемь часов утра. Капитан делает знак рукой, и «Валампури» медленно подается вперед. Двойной караван каное, вспенивая воду, следует за шхуной. Буксирный канат туго натягивается. Матросы на корме переговариваются с сидящими в каное. Невдалеке маячат две моторные лодки. Это инспекционные лодки. Они следят за тем, чтобы ныряльщики не утаивали раковин, не допускают на чанковые отмели каное, не имеющие разрешения департамента на лов.
Солнце в открытом океане палит нещадно. Матросы обессиленные лежат под палубным тентом. На каное паруса превращены тоже в тенты. В их тени ныряльщики занялись едой. Парава выходят в море натощак. И только на пути к месту лова они позволяют себе съесть немного холодного вчерашнего риса и сушеной рыбы.
«Валампури» с трудом тащит флотилию, она делает всего три-четыре узла. Буксирный канат дрожит от напряжения.
— Это еще ничего, — говорит капитан, — а вот при англичанах в департаменте был старый
— А конфликт с денежными премиями? Инспектор предложил ввести денежные премии для каное, которое регулярно выходят на лов. И что же вы думаете? Ныряльщики отказались. Они предложили разделить эти премиальные поровну между всеми каное. Инспектор сказал, что таких кретинов и идиотов он в жизни не встречал. А мне они нравятся. Живут в нужде, бедствуют, но честность ставят превыше всего. В каное, например, десять ныряльщиков. Не каждому из них везет. Одни достают меньше раковин, другие больше. Но деньги, которые они получают за раковины, делят поровну. Они очень щепетильны в этом вопросе. Остается, например, три аны после дележа. Их не разделишь на десять частей. Никто из ныряльщиков себе их не возьмет. Они купят на них банан и разделят на всех.
Капитан смотрит на часы:
— Десять часов. Придем на банку поздно.
Время течет томительно. Пармандади уже не выходит из рулевой рубки. Капитан с безучастным видом сидит на палубе в шезлонге. Берег давно исчез из виду. Крупные волны катятся по океану, начинается сильная бортовая качка. Только к половине двенадцатого мы приходим на место. Каное отвязываются от буксирного каната и на веслах отходят от судна. Ныряльщики беспорядочно шлепают веслами по воде, невообразимо шумят.
Каное идут за кормой «Валампури» в два ряда, одно за другим.
— Акул пугают, — объясняет капитан. — Мы сейчас им поможем.
«Валампури» описывает несколько кругов вокруг места лова: шум мотора тоже пугает хищников. Каное сначала группируются (ныряльщики читают молитву), затем снова рассыпаются и начинаются приготовления к лову.
К борту «Валампури» подходит инспекционная лодка. Волны поднимают и опускают ее, грозя разбить о борт шхуны. Когда очередная волна подняла лодку, я спрыгиваю в нее. Вслед за мной прыгает Баскар, инспектор из департамента. Ни сидеть ни стоять в лодке невозможно. Волны швыряют ее как яичную скорлупу. Нос лодки задирается так, что закрывает горизонт, потом стремительно: падает, и тогда Баскар, я и неукрепленный бак с бензином стремительно несемся к носу. Целый каскад соленых брызг обрушивается на нас. Потом лодка начинает крениться на левый борт до тех пор, пока кипящая пена очередной волны не заливает ее.
Мы с Баскаром, сидя в воде, упираемся ногами в железный бак, не давая ему упасть на нас. Когда лодка кренится на правый борт, все начинается сначала. У Баскара злое и несчастное лицо. Его щегольская, сиявшая утром белизной рубашка мокра, перемазана мазутом и пахнет бензином. Не могу сказать, что я в лучшем состоянии. Но я не жалуюсь, потому что инициатором «прогулки» в моторной лодке была сама. С нее лучше наблюдать за ловом. Баскар смотрит на меня непрощающим взглядом. Когда он обсох и обрел дар речи, он сказал все, что думал обо мне.