Паразиты
Шрифт:
— У меня болела голова, — сказала она, — я лежала у себя наверху и услышала, как ты играешь.
Странно, подумал Найэл, что она не позвонила Труде или не послала кого-нибудь сказать, чтобы он перестал. Или даже не постучала в пол. Если мы слишком шумели, когда Мама отдыхала, она, как правило, так и делала.
— Мне ужасно жаль, — сказал он. — Я не знал. Я думал, в доме никого нет. Недавно все были на веранде, но, наверное, ушли на пляж.
Казалось, Мама не слушает его. Она словно думала о чем-то другом.
— Продолжай, — сказала она. — Сыграй,
— Нет, нет, — поспешно начал Найэл. — Я не могу играть как следует.
— Можешь, — сказала она.
Найэл во все глаза уставился на Маму. Неужели на нее так подействовала головная боль. С ней все в порядке? Она улыбается, и не иронично, а ласково.
Он проглотил подступивший к горлу комок, повернулся к пианино и начал играть. Но пальцы не слушались его, попадали не на те клавиши, извлекали из инструмента фальшивые звуки.
— Бесполезно, — сказал он. — Я не могу.
И тут Мама сделала совершенно удивительную вещь. Она села рядом с ним на табурет, левую руку положила ему на плечо, а правую на клавиатуру рядом с его руками.
— Начинай, — сказала она. — Будем играть вместе.
И она продолжила песню в том же ритме и темпе с того места, где он остановился, превратив ее в радостную танцевальную мелодию. Он был так удивлен и потрясен, что не мог ни о чем думать. Может быть, Мама делает это в припадке сомнамбулизма или, приняв таблетку от головной боли, она сошла с ума, как Офелия в «Гамлете». Он не верил своим глазам — Мама сидит рядом с ним, а ее рука в пеньюаре обнимает его за плечи.
Она остановилась и посмотрела на него.
— В чем дело? — спросила она. — Ты больше не хочешь играть?
Должно быть, она и в самом деле отдыхала — на ее лице не было пудры, а на губах помады. Ее лицо «не было сделано», как сказала бы Мария. Это было просто ее лицо. Кожа мягкая и гладкая, небольшие морщинки в уголках глаз и рта, которые, как правило, не видны. Почему, недоумевал он, в таком виде она кажется гораздо красивее, гораздо добрее. Она вдруг перестала быть взрослой. Она была, как он, как Мария.
— Ты не хочешь играть? — повторила она.
— Нет, хочу, — сказал он, — очень хочу. — Его беспокойство улеглось. Робость прошла; он наконец был счастлив, как никогда прежде, пальцы вновь обрели уверенность и подвижность.
Ma chandelle est morte, Je n'ai plus de feu.А Мама играла вместе с ним и пела — Мама, которая никогда не пела с Папой.
Сквозь закрытое ставнями окно на веранду впервые за весь день донесся вой сирены, глухой, протяжный. Он звучал снова и снова.
Найэл заиграл громче и быстрее; Мама сидела рядом с ним.
Ouvre-moi ta porte Pour l'amour de Dieu.За скалами, возле самой глубокой бухты Мария лежала на животе и смотрела на свое отражение в воде.
«Никогда… никогда…»-прошептала она, и глаза, которые смотрели на нее из воды, наполнились слезами горя. Есть в Библии строчки, которые хорошо повторять не для того, чтобы плакать, а просто так.
Как ноги прекрасны твои, обутые в туфли, о царская дочь.Это из Библии? Впрочем, не важно, если не из Библии, то откуда-нибудь еще. Сколько чудесных фраз можно произнести. Ей хотелось беспорядочно нанизать их на одну нить.
Она повернулась на бок, закрыла глаза и стала слушать звучание собственного голоса.
Завтра, завтра и снова завтра…Как тепло и приятно лежать возле бухты. Если бы всегда было лето. Ничего кроме лета, солнца да плеска волн, ленивого, навевающего дрему.
— Привет, морская нимфа, — сказал чей-то голос.
Мария прищурилась и подняла глаза. Это был Мишель. Интересно, как он ее нашел. Нависшая над бухтой скала надежно скрывала ее от посторонних взглядов.
— Привет, — сказала она.
Мишель подошел и сел рядом с ней. Он был в плавках и с полотенцем, повязанным вокруг бедер. Мария предалась праздным размышлениям относительно того, почему мужчины могут ходить обнаженными по пояс, а женщины нет. Наверное, потому, что они полные. Сама она, слава Богу, пока не полная, но Труда по какой-то дурацкой причине все лето заставляла ее закрывать верх. Она уже слишком большая, чтобы бегать в таком виде, говорила Труда.
— Я повсюду искал вас, — сказал Мишель с ноткой упрека в голосе.
— Искали? — спросила Мария. — Извините. Я думала, вы разговариваете с Папой или Мамой.
Мишель рассмеялся.
— Неужели вы думаете, что я стану проводить время с ними, если есть хоть малейшая возможность побыть с вами? — спросил он.
Мария пристально посмотрела на него. Вот как… Он взрослый и их друг, разве нет? Обычно взрослые предпочитают бывать со взрослыми. Она ничего не сказала, да и сказать было нечего.
— Знаете, Мария, — продолжал он, — когда я вернусь в Париж, мне будет очень не хватать вас.
— Правда? — сказала Мария. Она прислонилась к скале и закрыла глаза. Как жарко, жарко даже для того, чтобы купаться. Слишком жарко, чтобы вообще что-нибудь делать, кроме как сидеть прислонившись к скале.
— Да, — ответил он. — А вам будет не хватать меня?
Мария на мгновение задумалась. Если сказать «нет», он обидится. Может быть, ей и будет немного не хватать его. В конце концов, он высокий, милый и довольно красивый, а когда они играли в теннис или искали морских звезд, он всегда был очень веселым.