Пархоменко(Роман)

Иванов Всеволод Вячеславович

…К полудню туман совсем растаял.

Солнце светило в глаза атакующим.

— Хоть солнце в глаза, а идут пархоменковцы неплохо, — сказал Буденный, садясь на коня.

— Да, и остальные идут, — отозвался Ворошилов, разговаривавший с начштаба. — Сведения поступают отличные. Вы куда, Семен Михайлович?

— Вы пока побудьте здесь, Климент Ефремович, а я слетаю на места. Я быстро.

Сопровождаемый ординарцами, связными и разведчиками, Буденный снялся с командных высот. Глубоко дыша всей грудью, он скакал туда, откуда меньше

всего слышалось выстрелов, но откуда, по расчету, их должно было быть слышно больше всего.

По дороге, в лесочке, острые глаза командарма увидали замаскированный польский эскадрон. Собственно, ему никак, по положению, нельзя было скакать к этому эскадрону, но он, именно потому, что этого нельзя было, выхватил шашку и направил своего буланого Казбека к лесочку.

— Без «языка» пропадем! «Языка» надо ловить! — крикнул он, найдя оправдание своему решению.

Увидав скачущих и размахивающих саблями казаков, белопольский офицер решил, что к нему приближается огромная часть. Лес был густой, разбежаться по нему можно было только спешенным, а какой кавалерист спешится, если перед ним есть хоть кусок поля? Офицер скомандовал, — и эскадрон, надеясь на своих отличных коней, рассеялся по полю. Паны уходили.

— От моего коня — никогда! — крикнул Буденный и поскакал вслед за офицером.

Ординарец из кубанцев, остановив своего коня, протер глаза, забитые мокрой землей, и прицелился. В кавалериста пуля не попала, упал конь. Пан освободил ногу, поставил ее на седло и раз за разом стал стрелять в Буденного. Ординарец тем временем стрелял в офицера.

Буденный, повернувшись на коне, крикнул:

— Брось! Еще меня подстрелишь. Не видишь, волнуется. Где ему попасть.

И, подскакав, взметнул саблю над головой офицера.

— Прошу жизни, — сказал тот, поднимая руки.

Буденный, не опуская сабли, спросил:

— Зачем здесь эскадрон стоял?

— Прикрываем, пане, стык между кавалерией генерала Савицкого и седьмой бригадой пехоты.

— Стык?

— Стык, пане. По эту сторону, пане, — Савицкий, по ту — пехота, а я стою в середине, и меня нет.

Он улыбнулся. Пан был с сединой на висках, плотный, говорил, по-видимому, искренне, потому что искренне хотел спасти себе жизнь. Буденный, все еще не веря своему счастью, вкладывая шашку в ножны, пристально посмотрел в лицо пану. Пан еще раз улыбнулся и сказал:

— Быть может, я, ради жизни, выдаю тайну, но здесь — стык, пане Буденный. Я узнал вас.

Буденный подозвал ординарца-кубанца и, задыхаясь от радости, сказал:

— Скачи, чтоб ног не было видно! Пархоменко скажешь: здесь — слабое место, здесь — стык! Тащить сюда всю кавалерию, которая есть, все броневики!.. И солнце прямо в глаза пану будет бить!..

А второму ординарцу он сказал:

— Клади пана офицера через седло и вези его к Пархоменко!

Остальным он крикнул:

— Обратно, к командным высотам!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Хотя 81-й

полк 3-й бригады ворвался и бился в окопах противника, хотя части 2-й бригады, ведя пулеметный и ружейный огонь, медленно и верно продвигались вперед, Пархоменко не только не был доволен, он даже гневался.

Весь багровый от напряжения мысли, он сердито смотрел на комбрига-2 и говорил:

— Двигаемся? Этак можно и три года двигаться! Но где здесь самое слабое место?

Комбриг-2 показывал плеткой влево, в направлении мельницы.

— Нет! Туда и не думайте идти! Запрещаю.

Приводили пленных, но и они ничего не могли сказать. Выходило, что противник всюду создал сплошную стену огня, бетона и колючей проволоки.

— Не может этого быть! — вскричал Пархоменко. — Да что они — ангелы, что ли? Должно у них быть слабое место!

— Настаиваю в направлении мельницы, — сказал комбриг-2, не обращая внимания на гнев начдива. — Здесь прорвемся!

— В смерть вы здесь прорветесь, а не в жизнь!

И Пархоменко, сев на коня, поскакал вдоль фронта дивизии.

С другой стороны лесочка, из которого Буденный выгнал эскадрон панской конницы, Пархоменко, с недоумением разглядывая брошенное имущество эскадрона, увидал комбрига-3 Моисеева, который приближался к нему с сияющим самодовольным лицом.

— Пленных наловили — ку-учу! — заикаясь от радости, прокричал он. — И, по общим показаниям, здесь прорвем! Здесь пока — пу-усто, ни-и-икого нет! Прикажете сюда направить и первую бригаду?

Пархоменко выслушал пленных кавалеристов, отдал приказание, чтоб подтянули броневики и чтоб 1-я бригада и части 2-й «смотрели в данном направлении, чтоб, в случае успеха, — нажать на пана до треска его костей!»

Вся 3-я бригада устремилась в трещину между бело-польскими частями. Пять броневиков сопровождали конников.

Они обогнули лесок. Пархоменко, веря и не веря в удачу, с неудовольствием смотрел на горевшее радостью лицо Моисеева. Но вот выехали к гречневому полю, — ни панов, ни их разведки, ни прикрытия. Бригада и броневики беспрепятственно углублялись во фланг вражеских позиций. Радость понемногу начала наполнять сердце Пархоменко.

— А ведь идем, Моисеев!

— Двигаемся, Александр Яковлевич, двигаемся!

— А, глядите — от Буденного!..

Через поле гречихи к ним приближались ординарцы Буденного. Один из них, на крепком высоком коне, о котором другие ординарцы всегда шутили, что на таком хорошо бревна возить, держал поперек седла белопольского офицера.

Увидав пожилого человека в хорошем американском мундире с множеством карманов, нелепо лежавшего поперек седла и уцепившегося за луку, Пархоменко захохотал.

— Вести, что ли?

— Вести, товарищ комдив! — крикнул другой ординарец, так как первый пыхтел и занят был тем, чтобы удержать и довезти до Пархоменко начавшего барахтаться офицера. — Прикрытие ихнее товарищ Буденный снял!