Пархоменко(Роман)
Шрифт:
Пархоменко, свесив обутые ноги с высокой скамьи, молча глядел в пол. На полу валялась мелкая подсолнечная шелуха, и Ламычев подумал: «Поганые у него ординарцы, что бы подмести». Отбросив сапогом шелуху под стол, Ламычев повторил свой вопрос. Пархоменко сказал:
— Отстань! Что чай? Патроны меня беспокоят, а не чай! Невозможно много мне надо патронов на сегодня. А-ах, кабы у меня патронов и снарядов безотказно, я б не только пана, я б всех международных буржуев распотрошил!
ГЛАВА
Буденный, вспрыгнув на коня, посмотрел пристально вперед. Рассвет вставал в дымке и тучах, но алые лучи уже пробивались всюду, заполняя собой и лес, и поле, и далекие холмы влево.
— Будет ясное небо!
— Отлетит панская гордость, — подтвердил Ворошилов, машинально пробуя, перед тем как вспрыгнуть на коня, крепко ли подтянута подпруга. — Кто возле командных высот стоит?
— Артиллеристы четвертой, — ответил ординарец.
Буденный и Ворошилов повели коней крупной рысью к командным высотам.
Они проскакали мимо пушек. Лысый, рыжеусый связист, скорчившись возле пустых снарядных ящиков, спорил по телефону с кем-то из штаба о том, что комплект снарядов не полный. Высокий, курчавый, с засученными рукавами командир батареи нетерпеливо ходил возле пушек. Увидав командарма, он засиял.
— Хватит, — прошептал он связисту. — Будем бить, чем можно.
С командных высот было видно, что лес еще не освободился от тумана и что за лесом туман покрывал и поля пшеницы. Не слезая с коней, Буденный и Ворошилов стали прислушиваться к хлюпающим и чавкающим звукам, которые шли из высокой полосы тумана.
— Кто там идет по пшенице?
— Восемьдесят первый полк, товарищ командарм, — послышался тихий ответ сзади.
И Буденный и Ворошилов знали, что именно в этот час и в этом месте должен двигаться в спешенном строю 81-й полк, знали они также, куда и как идут остальные полки или как они стоят, ожидая своего часа, но знать — это одно, а видеть и слышать, что полк медленно и верно продвигается вперед, — другое.
— Сколько до начала операции?
— Двадцать две минуты, товарищ командарм.
И это они знали, что до начала боя, — если, разумеется, паны не откроют раньше, что красные продвигаются, — осталось двадцать две минуты, но услышать — это одно, а видеть и слышать, что полк медленно и верно продвигается вперед, — другое. Лица их стали озабоченными. Кони, понимая настроение всадников, нетерпеливо переминали ногами.
Бледный, изнуренный начштаба, стоя у полевого телефона, улыбался уголками длинного прямого рта. Ворошилов и Буденный спрыгнули с коней и подошли к нему. Он сказал, что операция развертывается стройно.
В пшенице бойцы 81-го полка, пополненного донбасскими и харьковскими рабочими, шли именно в том настроении
Пархоменко казалось, что и бойцы и командиры идут слишком медленно. Он торопил их движением рук и плеч.
До вражеских окопов оставалось недалеко. Послышались голоса поляков, которым, по-видимому, шум в пшенице был подозрительным. Пархоменко махнул рукой Несколько бойцов с большими ножницами и топорами, чтобы резать и рубить колючую проволоку, поползли вперед. Остальные залегли. Стоял только один с поднятым прикладом. Командир махнул на него рукой, но он продолжал стоять, чего-то ждал. Чуть слышно лязгнули ножницы.
В тумане, едва видный, на бруствер окопа вылез белопольский офицер. Он спросил вполголоса, по-русски:
— Кто там?
Шум пшеницы очень тревожил офицера, но он не думал, что к окопам подползают советские солдаты, а что это ползет шпион, из тех, которые еще остались в тылу русских. Офицер, тонкий в талии и широкий в плечах, встал во весь рост. Туман поредел, и в этой редкой сетке офицер вдруг увидел в пшенице много солдат и впереди них командира в островерхой буденновке, заломленной на затылок.
Офицер обомлел, однако он, во всю силу своего молодого голоса, крикнул то, что учили кричать инструкторы, присланные Барнацким, Ривеленом и Штраубом:
— Русские! Братья славяне! Куда вы идете? На кого?
— На тебя, падаль! — ответил рабочий, который стоял в рост. Он быстро приложил винтовку к плечу и выстрелил. Офицер упал. Рабочий крикнул: «Бандиты тебе братья, а не мы!» — но слова его были заглушены вражескими пулеметами, которые ударили вдоль всей линии окопов.
Бойцы ползли к пулеметам, забрасывая их гранатами.
Позади, от командных высот, загромыхала артиллерия, а справа заговорили броневики 14-й.
Пожилой небритый рабочий, раненный в щеку, с топором за поясом, полз возле Пархоменко, крича во всю мочь на врага:
— Нет, я тебя добью!.. Я тебя под Царицыном не добил, утек!.. Под Ростовом ты из-под меня выскочил!.. Здесь я тебя кончу, контрреволюционная гадюка!..
Пархоменко приподнялся. Бойцы ворвались в окопы. Паны бежали по траншеям. Подскочил ординарец командира полка и, счастливый, не замечая того, что ухо его рассечено саблей, доложил:
— Весь восемьдесят первый по всем панским окопам громит!
— Вижу! — сказал Пархоменко, — неплохо восемьдесят первый бьется. Надо посмотреть, как остальные мои хлопцы себя чувствуют. Коня!..