Пари на девственность
Шрифт:
– Я не один, - Макс на мгновение выглянул в коридор, махнул рукой, и я увидела Эдика.
Они оба были в больничных халатах, вот только Кузьмин-младший набросил его поверх костюма, а Эдик был в футболке, спортивных штанах и неуклюже ковылял на костылях. Оба выглядели побитыми жизнью. Макс осунулся, под глазами пролегли чернильные круги, щетина отросла. Что же до Эдика… Его жизнь, кажется, долго и методично пинала ногами и бейсбольной битой. Говорят, что женщины жалостливы… Это не про меня. В тот момент мне только хотелось добавить обоим. И им крупно повезло, что я не могла даже сесть на кровати.
– Мы оба хотим поговорить с тобой, - начал Макс, не решаясь подойти ближе. Видно, боялся, что у меня под рукой может оказаться судно.
– Какая прелесть, - я презрительно скривилась. – Жаль, я не хочу вас слушать. Сделай одолжение, Макс. Просто скажи, что ты сообщил моему папе.
– Настенька, послушай! – вмешался Эдик, безуспешно пытаясь изобразить прежнюю улыбку соблазнителя. С выбитым зубом вышло довольно скверно.
– Я тебе не Настенька! – рявкнула я. – Макс, я жду ответа. Или я слишком многого прошу?
– Ты все не так поняла!.. рьяно начал Макс, но тут же замялся. – То есть… Спор был, но я бы не стал… То есть стал бы, но не после того, как узнал тебя ближе… Все случилось не поэтому! Ты мне нравилась так, как никогда и ни одна женщина… Я… Я влюбился…
– Чудесное превращение донжуана… - Эдик хмыкнул.
– Заткнись, кретин! – прорычал Макс. – Это правда! Я сделаю все, что хочешь, чтобы это доказать. Я готов завтра же отказаться от поста в «КьюМедиа». Хочешь, передам тебе все полномочия? Хочешь, женюсь?
– Ты все сказал? – холодно переспросила я. – А теперь ответь мне на вопрос: что ты наплел моему папе?
– Написал ему пару строк с твоего телефона. Все время держал при себе, отвечал. Сказал, что ты в командировке в Доминикане, роуминг слишком дорогой для звонков…
– Вот видишь, как просто? Ты просто рожден для того, чтобы врать.
– Настя, выслушай! Это совсем другое, мне плевать было на этот спор… - на лице Макса промелькнуло такое отчаяние, что я чуть было не поверила. Снова. И почему он занялся бизнесом, когда мог бы загребать миллионы в Голливуде?
– Я прошу тебя, выйди, - тихо, но твердо произнесла я.
– Выйдите оба. Заявление об увольнении подпиши за меня. После того, что ты сделал, подделать подпись для тебя не составит труда. Сверхурочные можешь оставить себе. Ты их честно заработал.
– Настя!!!
– Уходи. И больше никогда не попадайся мне на глаза.
Он постоял еще с минуту, сверля меня взглядом, полным наигранной боли и тоски. Потом кивнул Эдику, и они, наконец, исчезли из моей жизни.
А я откинулась на подушку и разрыдалась.
Глава 26
Два месяца спустя
– Аккуратно! Тут скользко! Только не торопись, пап… - я крепче сжала локоть отца, пока он ковылял от машины до подъезда.
Выписали! С ума сойти! Эта мысль не выходила из головы. Я до чертиков боялась верить, что папа, наконец, возвращается домой. Казалось, что вот-вот из-за угла вынырнет скорая, и его заберут обратно. Папа – дома… Господи, неужели все это происходит наяву?
– Прекрати делать из меня старика, - проворчал он. – Дойду сам…
– Конечно, сам, - с энтузиазмом закивала я. – Я просто держусь, чтобы не упасть.
Ноябрь выдался мокрым, снежным и… Сумасшедшим, что ли. Погода будто сама не могла определиться. То поливало, то вдруг подмерзало так, что хоть альпинистское снаряжение покупай. Вот и сегодня дворники побросали местами кучки соли с песком, но толку от этого не было никакого. И морозный, почти февральский ветер огнем жег кончики ушей.
– Ну вот, - преодолев лестницу, мы зашли в лифт, и я весело звякнула ключами. – Мы и дома!
– Чем это пахнет? – выйдя на этаже, отец втянул носом воздух. – Корица, шоколад… Мои любимые булочки?!
– А как ты думал? Будем отмечать по полной!
– И коньяка дашь?
– Так, давай вот только без этого, - я строго покачала головой и распахнула перед отцом входную дверь. – Врач предупредил: два месяца…
– Да ладно, - отмахнулся папа. – Пять капель-то можно…
Ну вот что с ним делать? Упрямый, вредный и все знает лучше других. С тех пор, как я подменила его сиделку, чтобы хоть ненадолго растянуть накопления, он измучил меня спорами. Нет, мне не было трудно ухаживать за ним! Наоборот, я была там, где во мне нуждались. Делала то, что должна была. И находилась рядом с самым любимым и дорогим человеком на свете. С мужчиной, который никогда бы меня не предал…
И все-таки папа ворчал без конца. Сначала ругал за то, что я скрыла от него аварию. И пусть я уже давно восстановилась полностью и только под подбородком и на плече остались небольшие шрамы, он по сто раз на дню выспрашивал, не болит ли у меня что-нибудь, не кружится ли голова и не принести ли мне воды.
Потом предлагал сдать его в дом престарелых, потому что я не должна видеть его таким и тратить свои молодые годы на смену пеленок. То есть должна, конечно, но только в том случае, если это будут пеленки моих детей. И тот факт, что я не встретила того человека, с которым могла бы их завести, папу нисколько не смущал.
Еще он считал, что я слишком грустная и тихая. Выпытывал, почему я вдруг сбежала из Москвы, почему не звоню Максу и какого черта он меня ни разу не навестил. Рвался в столицу, чтобы вытрясти правду из этого дурня. Поколотить, чем придется, пусть даже стойкой от капельницы. Почему-то отец не верил, что я просто решила вернуться домой и быть с ним рядом. Без конца что-то подозревал, шушукался по видеосвязи с Василием Петровичем, но я стойко держала оборону. Даже себя саму более или менее успешно убедила в том, что ничего не было.