Пари на красавицу
Шрифт:
Нравлюсь. Нравлюсь? Ну, разумеется, нравлюсь. Ровно до момента, пока не раздвину ноги. Это же очевидно. Я весь год слушала по углам коридоров и на задних партах жалобные страдашки. Эти идиотки заранее были предупреждены об условиях игры, что нисколько не мешало им после исходиться соплями и ныть. А мне даже условий никто озвучивать не собирается. И это лишь сильнее запутывает.
Нет.
Не хочу.
Я ему не верю.
Сна ни в одном глазу. С закрытыми окнами душно, терпкий запах щекочет ноздри, а непрошенные мысли не желают оставлять в покое. Ворочаюсь
Нет. Так не пойдет. В такие моменты помогает только одно — свежий воздух и занятие, способное отвлечь. Так что подрываюсь с места и наскоро одеваюсь. Поверх кофты с рукавами натягиваю утеплённое худи, а через плечо перекидываю лямку вынутого из шкафа рюкзака, в котором приветливо звякнули баллоны с краской.
Вновь чуть слышно скрипят петли. Привычно спрыгиваю с подоконника. Хз. Можно, наверное, и через входную дверь, в конце концов, я девочка уже большая, но так привычнее. Меньше знать — лучше спать. Зачем маме лишний раз переживать, что дочь где-то шляется ночами?
Тихонько пробираюсь к забору окольными путями мимо пока лысых клумб и теплицы. Туда, где он уже заметно просел от частой роли трамплина. Первым швыряю на другую сторону рюкзак, после чего перебираюсь следом и вся целиком.
— Далеко собралась? — от голоса в полумраке срываюсь на крик, который с готовностью подхватывает соседский пёс. От расположившейся неподалёку берёзы откалывается тень. Загорается фонарик на айфоне и передо мной высвечивается в мистическом отблеске лицо Глеба.
— Ты решил меня окончательно добить??? — слышу, как дрожит челюсть. Да меня всю трясёт. Официально жду первые седые корни. Теперь можно краситься на законных основаниях. — Нельзя ж так пугать!
— А нечего шляться в такое время. Тем более одной.
— Ты-то почему ещё здесь?!
Он ушёл часа полтора назад. И что, всё это время проторчал тут?!
— Да вот… размышляю над тем, какой я лох.
Чистосердечное признание? Ну и ну.
— О, самокритика? Что-то новое для тебя, да? Как ощущения? Поделись с фанатами.
— Ты бы не язвила, — без особого восторга замечает Воронцов. — Я в миллиметре от решимости завалить тебя прямо здесь.
Оу…
— Так позвони своим курочкам. Уже давно бы спустил пар.
— Нах** они мне, если я хочу тебя?
Бляха муха цокотуха. Ну зачем, зачем он говорит такие вещи? Меня опять начинает лихорадить. Поутихшие гормоны шушукаются, готовясь отбивать по звоночку о готовности чечётку.
— Как хочется, так и перехочется, — собираю всю невозмутимость, чтобы выплюнуть ему эту фразу, разворачиваюсь и собираюсь уйти. Не получается, потому что ловят за локоть, впиваясь в кожу. Завтра буду вся в синяках. Не только на бедре.
— Повторяю вопрос, куда ты намылилась так поздно? — Глеб рывком разворачивает меня к себе.
— Кому поздно, кому рано.
— Мальвина!
— Пьеро.
Шутейка не зашла.
— Чего? Какой нахрен Пьеро?
— А какая нахрен Мальвина?
— Б****, как же ты порой умеешь бесить, — меня настойчиво подталкивают в спину. — Ну чего стоишь? Пошли.
— Куда?
— А я е*у, куда ты собралась? Вот туда и пошли.
Он? Со мной? Да я специально сваливаю, чтобы тщательно прополоть граблями башку и вымести его оттуда, а он со мной, понимаешь ли, намылился.
— Детка, ты просто космос! — удручённо присвистываю я. — А тебе что-нибудь говорит такое понятие, как "личное пространство?"
— А тебе что-нибудь говорит такое понятие, как "кто-то сейчас договорится"?
— Это угроза?
— Нет. Вот угроза! — его пальцы требовательно сгребают мои волосы на затылке. Возмутиться не успеваю. Вместо этого изумлённо выдыхаю, когда в мои губы впиваются поцелуем.
Он всё-таки сделал это. Делает. Целует… Целует, но не получает ответа. Потому что я в смятении. В ступоре. В полном трансе. Стою с широко распахнутыми глазами и понятия не имею, как реагировать. Ответить или… ОТВЕТИТЬ? Ни за что. Нельзя! Я же уже решила!
Предпринимаю попытку отпихнуть Воронцова, но это словно в дерево кулаками бить. Мне больно, а дереву хоть бы хны. В этот раз он ожидает сопротивления и сразу обездвиживает меня, вдавливая в себя с такой силой, что я снова выдыхаю, невольно приоткрыв рот.
Такой возможностью не могут не воспользоваться и прорываются языком на запрещенную территорию, наказывая меня за медлительность. Как горячо. Как сладко. Как страстно и… В тишине улицы раздаётся протяжный стон. Мой стон.
Отяжелевшие веки сами опускаются, а колени подгибаются в накатившей слабости. Точно бы грохнулась, если бы Глеб меня не поймал. Кошмар! Унизительнее и не придумаешь. Такая слабая и вся в его власти. Ну уж дудки, Казанова. Поле боя твоё, а правила мои!
Обхватываю ладонями его за лицо, касаясь напряжённых острых скул. Больше не сдерживаюсь и целую в ответ так, как не целовала никого уже очень давно. Жадно. Напористо. Глубоко. Мои старания окупают себя и улица снова слышит стон. Но на этот раз не мой. Вот теперь необходимо заканчивать. Немедленно, сила воли и так уже на сопельке висит…
Меня резко выпускают из объятий, и я зайчиком отпрыгиваю назад, тяжело дыша. Чеслово, будто убегала от толпы голодных зомбаков, но на деле все силы ушли на то, чтобы оборвать поцелуй. Истерзанные губы ноют и просят ещё. Пульсирующие на затылке волосы просят ещё. Тело просит ещё. Я мысленно прошу ещё…
А вот Воронцов больше ничего не просит.
Айфон с включённым фонариком упал на землю, когда он подхватывал мою неуклюжую тушку, так что наши силуэты окрашивает слабым ореолом. В полумраке с вызовом смотрю на него. Он на меня. Спокойно так смотрит. А я была уверена, что втащит. Чисто на реакции. Поэтому и отскочила.
— Одно скажу точно: ты не разочаровываешь, — хмыкает Глеб, вытирая кровь с прокушенной губы. — И целуешься ох**нно. Оно того стоило. Хочу ещё!
Он что, из принципа на своих ошибках не учится? Какой ещё???