Пари с будущим
Шрифт:
— Кстати, — сразу же забыв о выпачканной одежде, подметил он и вытер руки о траву, — если и правда отравитесь каким-нибудь мухомором, ищите растение с такой кругленькой черной ягодкой, — Степуха скрутил большой и указательный пальцы между собой, показывая размер ягодки. — А если цветет, то лиловым колокольчиком. Это белладонна… ну или, проще, красавка. Надо ее лист покурить, дымом подышать — и полегчает сразу. В ней есть атропин, он нейтрализует некоторые токсины. А вообще, дятлы вы мои неученые, до смерти отравиться можно только поганками. Особенно бледной. Но надо иметь много ума, чтобы
— С тебя станется! — сквозь зубы процедила Ленка, подавая ему руку и вставая с его помощью с земли, а Степка, беззаботно смеясь, погладил ее живот, чмокнул в висок и сказал:
— Ладно, все фигня! Кому суждено сгореть, тот поганками не отравится…
Я поймал себя на том, что лишь с воспоминанием этой его фразы улыбка скатилась с моего лица. А так все это время я глядел на Ленку со Светиком и улыбался. Их со Степкой дочка, которую они сразу же после Ленкиного УЗИ, где выяснилось, что у них девочка, назвали Светланкой, родилась через две недели после той грибной прогулки. И ей было полтора года, когда Степухи не стало. Конечно же, отца она совершенно не помнила…
Обычно всегда в этот день на могиле Еремеева лежал снег, но сегодня она темнела мокрой землей. Ближе к лету на ней расцветут сначала ландыши, потом нарциссы, а после — ирисы, посаженные Ленкой и его мамой. А сейчас лишь несколько прошлогодних листочков березы налипли на мраморный памятник да несколько сосновых веток упали на плиту. И еще по соседству появилось свежее захоронение какого-то древнего дедка. И Степка, улыбаясь, смотрел на нас из своей овальной рамки, а под фотографией прямо в мраморе было выгравировано: «Еремеев Степан Александрович», и даты: 14/III/1981 — 14/III/2008.
Погода изменилась, набежали тучи.
«Привет! — мысленно сказал я ему, как живому. — Еще два года — и ты уже всегда будешь младше меня»…
Дурацкая мысль, но уж пришла такая…
Ленка заменила и зажгла свечку в маленькой лампадке в изножье могилы. Мужики выставили на ничейный металлический крашеный столик пару бутылок водки, выложили какую-то снедь для закуси, гирлянду вставленных один в другой пластиковых стаканчиков. Поглядывая на отцово фото, Светик положила прямо на памятник две алые гвоздики. Она ничего не понимала, просто ей всегда говорили, что этот красивый улыбающийся дядя — ее папа, и она любила его так, как дети любят сказки и волшебных героев. Мне вспомнились заключительные кадры «Охотника на оленей». Я был тут единственным, кто просто стоял и, ничего не делая, думал о своем.
Кто-то сунул мне в руку стакан, на четверть заполненный водкой. Николаич пролил немного ее на могилу, по обычаю. Я не хотел пить, но отказываться не стал и одним глотком влил в себя жгучую жидкость. Просто не верю, что от всех этих обрядов умершему становится легче. По мне так лучше просто молча постоять и повспоминать светлые моменты из безоблачного прошлого…
Вместе с горячей волной, хлынувшей по жилам, нахлынули новые воспоминания.
Мы сидели у костра на даче у Степухиных родителей. Все давно уже спали, даже отважная Ленка, уложив крикливую Светланку, отрубилась прямо на диванчике возле кроватки, а мы с ним вышли смотреть на звезды и тянуть коньяк.
— А ты знаешь, что раньше мертвых чаще сжигали на погребальных кострах, чем закапывали в землю? — ни с того ни с сего спросил Еремеев, поворошив угли и подкинув в огонь пару чурбачков.
Искорки наперегонки сорвались в небо и растаяли между скоплениями звезд рукава Млечного Пути.
— Не самая лучшая тема под коньяк, Степух, — промямлил я.
Глядя в это величественное небо, хотелось думать о вечном, а не говорить о смерти. Но Степке что-то не давало покоя. Может, он предчувствовал?..
— Да ладно, — засмеялся он. — Все там будем, отвар бессмертия еще не изобрели.
— Амриту, — подсказал я, вспомнив театр одного актера в лице Кирпичникова.
— Чего?
— Это из древнеиндийских мифов. Напиток богов так назывался — амрита. Он давал им бессмертие и все такое.
— А! Забавно, а звучит как «умри ты!» — блеснул эрудицией Степуха.
— Слух проверь. Это в переводе с санскрита «бессмертный»: «а» — отрицание и «мрита» — смерть. В нашем языке много слов, которые и по звучанию, и по значению похожи с ихними.
Степка, по-моему, пропустил мимо ушей мою воодушевленную лекцию, слово в слово повторяющую объяснения Кирпича, и снова повернул тему в свою колею:
— А я, знаешь, хотел бы, чтобы меня кремировали, когда я того. Не хочу гнить в земле, и без меня ее порядком загадили…
Я поморщился и послал его на три веселых буквы, чтобы не болтал всякую чушь. Он хмыкнул:
— Что, страшно?
— Да идешь ты и пляшешь, Еремеев! Достал ты меня всякой хнёй! Не рано ли тебе на эти темы трепаться?
Тогда я и в страшном сне не мог помыслить, что нет, не рано. Но разговор тот происходил только между нами, я ни с кем им не делился, и Степку похоронили не так, как он втайне ото всех хотел. И я до сих пор чувствую себя немного виноватым, что не так и не осмелился никому сказать…
Пошел первый в этом году дождь. Не замечая его, Ленка стояла и держала за руку сонную дочку. Бледная, с растрескавшимися губами, в старом пуховике. Я подошел к ним, поднял Светку, Ленку охватил свободной рукой за плечи и оглянулся на Артема Николаича. Шеф намек понял и заторопил остальных в обратный путь.
По дороге в город мы заняли другие места — ближе к водителю, у основной двери. Я держал на руках уснувшую девочку, а Ленка закемарила у меня на плече, до этого долго глядя в окно.
Мы миновали железнодорожную станцию, выскочили на взгорок, нырнули вниз, под серпантин новой автострады. Километрах в трех отсюда уже начнется Селезинский бор, а перед ним, возле дороги, будут те самые склады, что приснились мне вчера. Вот уже показалось озерцо, которое жители ближайшего поселочка называют Ведьминым, на картах же оно обозначено просто как котлован. Местечко неприглядное и какое-то унылое. И неудивительно, что заброшенное здание в полукилометре от поселка и котлована местные тоже окрестили с суеверным подтекстом — Чертов сарай. А может, название пошло от другого слова, смысл которого позже стал суеверным. Может, изначально, после очередного пожара, кто-то в сердцах и высказался об этой развалюхе: «Вот чертов сарай?!» Теперь уже не узнать.