Парикмахер Тюрлюпэн
Шрифт:
Подталкиваемый страхом и тревогою, он принялся ходить взад и вперед.
– Дворянином быть опасно, - бормотал он.
– Ешь, пьешь, получаешь удовольствия и не успеешь опомниться, как уже лежишь на площадке, продырявленный шпагою в стольких местах, что уж никакой лекарь не поставит тебя на ноги. Этот проклятый мерзавец смеется мне прямо в лицо! Жалкий подлец в желтом атласе! Но он у меня за это поплатится. Не так-то ему будет легко меня укокошить. Достанется и ему на орехи.
Он вспомнил, что не так давно господин Ле-Гуш в цирюльне показывал как-то кабатчику, как делаются выпады, кварты и терции. И он выхватил шпагу из ножен и принялся яростно рубить
Но рука Тюрлюпэна, привыкшая управлять легкими бритвами, не выносила тяжести шпаги.
– Не идет дело, - плакался он.
– Устаешь от этого как собака. И нельзя ни на мгновение остановиться, иначе ты погиб. И существуют еще какие-то квинты и финты, и большие секунды, и малые секунды, и парады, и шарады, и всего этого я не запомнил. Надо было смотреть внимательнее, теперь уже поздно. Вот если бы позволено было тузить кулаками друг друга, я бы его так прижал к стене, что он передохнуть бы не мог. Но со шпагой этой мне не управиться.
Измучившись, он стоял, опустив шпагу и вперив глаза в темноту.
– А не проткнуть ли его, прежде чем он соберется вынуть шпагу из ножен? Броситься на него и распороть живот без предупреждений? Раз, два, и кончено дело, и я, откланявшись, иду своей дорогою. Но и это не годится. Видит Бог, не годится. Нужно ждать сигнала, говорил господин Ле-Гуш. Нельзя начинать, когда заблагорассудится, нужно проделать множество церемоний, прежде чем тебе позволят рубить.
Но едва лишь он отказался от такого плана спасти свою жизнь, как у него уже возник другой, показавшийся ему гораздо более разумным и легче осуществимым.
– В доме этом так много дворян, умеющих обращаться со шпагою, - сказал он себе.
– Если бы мне уговорить кого-нибудь из них вместо меня сразиться с этим подлым дворянином, желчным и злобным, как дьявол? Поговорю-ка я с герцогом, так радушно и приветливо меня принявшим. По виду судя, он умеет действовать шпагой. Может быть, он окажет мне такую услугу, если я его об этом попрошу. Честное слово, мне приятнее будет его видеть мертвым на площадке, чем себя.
Вложив шпагу в ножны, он отправился разыскивать герцога де Лавана.
* * *
Герцог стоял в оконной нише большой пиршественной залы, в беседе с господином Пьером де Роншеролем, предводителем нормандской знати, красивым, статным стариком, наружность которого внушала почтение. Они обсуждали способ склонить на сторону недовольной знати герцога д'Энгьена. Вокруг стола, расставленного вдоль правой стены залы, раздавался звон стаканов и веселый смех. Там сидели, шумя, споря и выпивая рюмку за рюмкой, три дворянина; они впервые повстречались за этим столом, но вино их сделало друзьями. Господин Лекок-Корбэй, барон де Лаведан, грузный, тучный и медлительный мужчина, приехал в Париж из провинции Сенонж. Он в первый раз попал в столицу и пришел в полное смятение от множества карет и колясок, которые видел на улицах. Против него сидел граф фон Мемпельгард, немец, посланный на это совещание лотарингской знатью. Это был драчун, игрок и забулдыга, вспыльчивый и очень сильный, но в пьяном виде кроткий как ягненок. Он привез с собою одного из своих гончих псов, который лежал на полу и спал. Третий собутыльник был граф де Кай и де Ругон, капитан королевского Наваррского полка, удалой воин, которого боялись и любили, человек решительный и блажной, - о нем рассказывали, что одну даму, пришедшую к нему утром, когда он еще лежал в постели, чтобы взыскать с него долг, он проводил до дверей своего
Когда Тюрлюпэн появился в дверях, отвесив низкий поклон, граф фон Мемпельгард как раз начал произносить какую-то речь. Он откинулся на спинку стула, шпагу положив на колени, стакан с вином держа в руке, и громовым голосом воскликнул:
– У нас в Лотарингии дворянство отличается мужеством и благородством. Три моих сына, пять моих братьев, зятья мои...
– Я весь к вашим услугам, - сказал Тюрлюпэн, отвесив второй поклон, чтобы обратить на себя внимание.
– Мои зятья, мои соседи, мои друзья, - продолжал граф фон Мемпельгард, - все они возьмутся за оружие, если понадобится испытать их отвагу и верность, и двинутся на сборные пункты под звуки кимвалов, барабанов и труб, как велит лотарингский обычай.
– Ваш покорный слуга,- сказал Тюрлюпэн и отвесил третий поклон.
– Господин де Жослэн, - воскликнул молодой герцог, наконец-то заметив его, - я рад вас видеть. Клянусь честью, я уже стосковался по вам.
– Я против барабанов и труб, - произнес господин Лекок-Корбэй.
– Мы должны действовать осторожно, тихо, осмотрительно, шаг за шагом, постепенно и последовательно. Начать мы должны с того, чтобы восстановить Верховный совет против кардинала, парламенты против Верховного совета, а население против парламентов. Вот мой план, и он, по-моему, хорош. Население должно высказаться за нас и перейти на нашу сторону. Затем мы можем перейти к тому, чтобы сделать волю кардинала предметом всеобщего пренебрежения.
– Великолепно!
– воскликнул граф фон Мемпельгард.- Предметом всеобщего пренебрежения! Превосходно сказано.
– Но все это надо сделать тихо. Постепенно, без шума, не торопясь, без кимвалов и труб.
– Господин де Роншероль!
– почтительно сказал старцу молодой герцог. Я прошу разрешения представить вашему вниманию господина де Жослэна, сьёра де Кеткана, бретонского дворянина, желающего уверить в своей преданности маститого анхиза [14] нормандской знати.
14 Анхиз (от греч. auche) - вознесенный, приближенный к престолу вельможа.
– Поистине я предан вам, сударь" телом и душою,-заявил Тюрлюпэн, сделав рукою такое движение, словно он готов немедленно не только подстричь бороду седому дворянину, но и завить ему волосы.
Но его почтительные слова заглушены были диким взрывом ярости графа де Кай и де Ругона.
– Осмотрительно! Тихо! Осторожно!
– ревел он и ударял по столу кулаком так, что стаканы дребезжали.
– Эти слова пригодны только для сотрясения воздуха и больше ни для чего. Кувшины на столе - и ничего в них не налито. Вертелы на огне - и ничего на них не нанизано! Если таков ваш план, сударь, то я ради этого плана даже маленького своего кортика не снял бы с гвоздя.
Он поднялся и стоял, перегнувшись вперед, упершись кулаками в стол, с лицом, багровым от вина и гнева.
– Я расскажу вам, сударь, чему научил меня жизненный опыт. С пятнадцатилетнего возраста у меня не проходило дня без похождений, и Бог нигде и никогда не ограждал меня от опасностей. Войну не выигрывают интригами и мелкими распрями. Войну, сударь мой, выигрывают, сидя задом в седле!
– Великолепно!
– крикнул граф фон Мемпельгард.-Задом в седле! Клянусь рогатым чертом и душами нераскаянных грешников: так и только так выигрывают войну.