Париж на три часа
Шрифт:
— Я все понял! — кричал он, еще ничего не понимая. — Я же сказал выносите архивы, спасайте дела… Ключи у меня!
Дверь вдребезги разлетелась, хлынул яркий свет, и на пороге спальни собственной персоной предстал генерал Лагори.
— Ну и ну! — сказал он, почесав за ухом — Я брал твой будуар, словно испанскую крепость… Признайся, Савари, по чести: ведь ты небось здорово удивлен?
Из мемуаров герцога Ровиго: «Лагори был моим боевым товарищем в нескольких походах во время революции, и, несмотря на разницу наших политических убеждений,
— Ты думаешь, я только удивлен? — спросил он. Лагори, стоя среди солдат когорты, весело улыбался.
— А я пришел к тебе, Савари, не просто так… По делу…
— Догадываюсь. Иначе бы не ломал двери!
— Ведь я пришел с одной радостной новостью.
— Какой же?
— Да ты арестован мною. Надеюсь, ты рад?
— Весьма, — и министр скривил тонкие губы. Челка на его лбу взмокла от пота.
— Я понимаю, — продолжал Лагори, — ты, должно быть, здорово радуешься, что попал именно в мои дружеские руки. Ведь ты имеешь дело с великодушным врагом, который еще никогда в жизни не мстил своему противнику!
— Спасибо, — скупо поблагодарил Ровиго. — Но, может быть, ты все-таки объяснишь мне, что происходит…
— За этим дело не станет, — отозвался Лагори. — Тебе, как министру полиции, конечно, хорошо известно, что твой бестолковый император седьмого октября погиб в России!
Герцог Ровиго понемногу приходил в себя, с некоторой надеждой он взирал на капитана Пиккереля.
— Седьмого? — переспросил он Лагори. — Но каким образом ты оказался здесь, а не в тюрьме Ла-Форс?
Рука его сунулась под подушку, где скрывался пистолет. Но Пиккерель с солдатами перехватили руку министра. От боли Ровиго совсем пригнулся к ковру, лицо его пошло пятнами. Однако он собрался с духом и заговорил снова:
— Послушай, Лагори! Ты напрасно дурачишь меня и этих солдат. Седьмого октября император был жив. Если хочешь, я покажу его письмо ко мне, датированное как раз этим числом.
— Ну, не ври! — ответил генерал спокойно. — Ты нас не проведешь. Это немыслимо. Понимаешь ли сам, что это немыслимо, — настойчиво (скорее, для солдат) повторил Лагори.
— А я еще раз говорю, что могу показать это письмо!
— А я тоже заявляю тебе, — настаивал Лагори в раздражении, — что император убит. Какое имеешь ты право не верить мне?
При этих словах Лагори слишком нервно подскочил к скрюченному министру, и герцог невольно испугался.
— Только не убивай, Лагори, — прохрипел он. — Хотя бы ради того пороха, которым дышали в одних сражениях… Вспомни об этом и не дай убить меня, как поганую собаку!
Благородный Лагори повернулся к солдатам:
— Ребята, разве мы с вами убийцы?
— Но здесь, — продолжал выхрипывать Савари, — сейчас здесь все говорит мне о грубейшем насилии и злодействе. — Лагори уже направился к выходу. — Не уходи! — призывал его герцог. — Не оставляй меня
Лагори вышел, а в спину ему еще летели слова:
— Ты помнишь?.. Ты не забыл?.. Не уходи!.. Повиснув на руках солдат, державших его, Ровиго бессильно затих, потом он поднял лицо к капитану Пиккерелю:
— Теперь я взываю к вам. Скорее!.. Как можно скорее отвезите меня в любую из тюрем Парижа… В этом мое спасение. И не только мое, но и ваше, капитан!
После расправы с графом Гюлленом генерал Мале скорым шагом пересек Вандомскую площадь и поднялся на второй этаж здания штаба внутренней стражи Парижа.
— А, и ты здесь, Боккеямпе! — задержался он на лестнице штаба. — Скажи, успели или нет арестовать гадину Лаборда?
— Наверное, старик Дузе все уже сделал… Дузе, оказывается, ничего не сделал. Когда Мале поднялся в его кабинет, генерал еще копался в полученных бумагах, а помогал ему в этом занятии… сам капитан Лаборд!
Мале подошел к столу и показал на Лаборда:
— Не я ли приказал арестовать этого человека?
— Где и когда? — притворился Дузе наивным малым.
— Здесь, в этих бумагах.
— Ну, значит, я еще не дочитал до этого места… Мале распахнул окна штаба на площадь:
— Чтобы у вас не оставалось дурных сомнений, можете выглянуть на улицы: и штаб и комендатура уже оцеплены войсками… Лаборд, я знаю — все это вам не по вкусу, но отечество в опасности, а потому извольте отправиться под арест.
— Так уж сразу? Поймите, что я еще не завтракал…
Стремительным шагом он покинул кабинет Дузе.
— Дузе, куда понесло твоего помощника?
— Откуда я знаю? Наверное, к завтраку…
Лагори удалился, и события в особняке министра на улице Святых Отцов непростительно затянулись. Герцог Ровиго — в ночной рубахе — стоял внаклонку, с вывернутыми назад руками, а солдатам уже надоело его держать в таком положении.
Люди не разговаривали — лишь старинные куранты, в бронзе и мраморе, не спеша отщелкивали роковое время, и того, а герцог, выждав удобный момент, снова обратился к Пиккерелю:
— А все-таки кто вы такой? И откуда ваши солдаты? Пиккерель охотно объяснил.
— Так, значит, вы не заговорщики?
— Да нет, — вразброд отвечали солдаты. — Нас привел сюда тот генерал, который накричал на вас и выскочил.
— Несчастные! Знаете ли вы этого генерала?
— Нет, — отозвались солдаты когорты. Герцог Ровиго вздохнул почти с облегчением:
— Зато я хорошо знаю: это приятель преступника Моро, изгнанного в Америку, он бежал из тюрьмы, куда я же посадил его… Он погубит себя и вас! Но меня-то вы знаете?
Увы, солдаты его не знали. Это на миг обескуражило министра, но он уже ковал железо, пока оно горячо.