Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега
Шрифт:
Только потому, что Париж – столица этой шагреневой кожи, королевства Капетингов, – действительно был нежно привязан к их династии, столь печальное царствование смогло продлиться еще двадцать лет, то есть в целом продолжаться сорок три года!
Это было несчастное царствование, но отнюдь не достойное презрения – конечно, не из-за короля, а из-за людей, самого времени. В течение именно этой половины века полностью изменилось сознание, мысль далеко шагнула вперед, перемены коснулись обучения, управления, искусства – перемены, которые почувствовались сразу же. Как будто бы вышли из темноты на свет дня – чисто субъективное ощущение, означающее просто-напросто, что с этого времени в людях и в обществе мы начинаем распознавать черты, роднящие их с нашим временем.
До сих пор нам почти не удавалось представить себе Париж и людей, которые его населяли, нам приходилось делать усилие, чтобы вообразить, какими они были.
Начиная с середины XII века мы уже видим во французах более близких нам людей, ощущаем свое с ними родство, пусть даже не всегда прямое, но – родство. Они больше не абстракция для нас – эти люди XII века, нам понятны их проблемы, мы легко воспринимаем их речи, мы способны разделить их настроение, заботы, трудности, недовольство. Нам знакомо куда больше исторических сведений и анекдотов о том времени, чем о более раннем, и не только потому, что летописцев, историков стало больше или следы общественной жизни лучше сохранились, – просто следы эти стали более явственны и читаются сразу, просто анекдоты эти понятнее и соотносимее с нашей жизнью. Иными словами, люди XII века уже напоминают нас самих, и если об их предках мы могли бы написать лишь историческое сочинение, то о них – роман. Для того чтобы выразить общие понятия, они иногда употребляют слова в том самом смысле, какой мы и сейчас им придаем. Когда Сугерия называют «отцом отечества», это показательно: до сих пор понятие родины в языке существовало, но его никогда еще не применяли, имея в виду Францию. И спор между Абеляром и святым Бернаром в каком-то смысле касается и нас.
Епископ Морис Сюлли. XIII в. Фрагмент портала Св. Анны. Нотр-Дам. Париж
Есть еще одно, что сближает нас с людьми, жившими в эпоху Людовика Младшего: мы до сих пор живем в окружении созданных в то время строений и используем их. А ведь когда используешь по прямому назначению предмет, орудие труда, мельницу, мост, храм, сразу ощущаешь связь с тем, кто создал этот предмет, это орудие труда, кто построил эту мельницу, этот мост, этот храм. Когда мы в дни представлений или коррид садимся на скамьи амфитеатра в Оранже [274] или приходим на Арльскую арену, [275] мы – пра-пра-много-раз-правнуки Августа и Марка Аврелия. Когда парижане слушают в Нотр-Даме великопостную проповедь или присутствуют на Те Deum, [276] они все еще современники Людовика Младшего.
274
Знаменитый античный театр провансальского города Оранж был построен при императоре Августе, в конце I века до н. э. Это единственный в мире театр римского времени, где сохранился фасад сцены – 36 м в высоту и 103 м в длину. Театр в Оранже известен своим превосходным качеством звука, здесь и в наши дни устраиваются оперные представления, только если когда-то в этом театре размещались 11 000 зрителей, сейчас – для создания щадящего режима историческому памятнику – одновременно впускают не более 7000.
275
Арена Арля построена в конце I века н. э., в правление Адриана, длина ее большой оси – 136 м, малой – 107 м, в древности сюда могли прийти одновременно 24 000 зрителей. Арена состоит из двух аркад, каждая из которых включает 60 арок (нижняя – дорический ордер, верхняя – коринфский). История ее богата событиями, ее разоряли, используя материал для строительства домов и монументов, она была разграблена и превращена в крепость сарацинами, а позже занята бедняками, которые поселились здесь и построили две часовни, но начиная с 1825 года арена постепенно восстанавливалась, и сегодня здесь проводятся корриды и традиционный экологический фестиваль защитников Камарга.
276
Благодарственная молитва, благодарственный молебен.
Древняя епископальная церковь VI века стала слишком мала, точно так же как Сен-Дени. Кроме того, капитул ее был богатейшим, а сама она могла вот-вот рухнуть. И епископ Морис де Сюлли решил перестроить храм. [277]
Портал Св. Анны. Нотр-Дам. XIII в.
Тройной портал Нотр-Дама. Галерея королей. Фрагмент. (Скульптуры были утрачены в годы Французской революции и возрождены в XIX веке)
277
В XII веке обе древние церкви: Святого Стефана и Богоматери – пришли в упадок, так же как и дворцовая часовня Михаила Архангела, давшая имя мосту, набережной и бульвару Сен-Мишель. В 1165 году в этой часовне парижский епископ Морис де Сюлли (Maurice de Sully) крестил Филиппа Дьёдонне Августа, будущего короля Франции. Из исторических источников известно, что Морис де Сюлли был человеком очень набожным, вел подлинно христианскую жизнь, именно благодаря этим качествам в 1160 году был избран 74-м по счету епископом Парижа и оставался на этом посту в течение 36 лет, до самой своей смерти. Видя, в каком плачевном состоянии находятся две главные церкви на острове Сите, Морис де Сюлли решил вместо них воздвигнуть храм, который был бы достоин своего высокого назначения – стать главным собором, посвященным Божией Матери. Первый камень здания был заложен в 1163 году папой Александром III. А сегодня на правом портале собора, называемом порталом Святой Анны, на тимпане, где изображена Богоматерь во славе, держащая на коленях своего Божественного Сына, рядом с ангелом, воскуряющим фимиам Пресвятой Деве, можно увидеть статую епископа – в митре, с епископским жезлом и свитком. По преданию, это изображение Мориса де Сюлли. Этот тимпан XII века – самая древняя часть портала.
Этот Сюлли не состоял ни в малейшем родстве с Сюлли Генриха IV. [278] Морис родился в семье крестьян из маленького городка Сюлли-сюр-Луар. Воспитанный Абеляром, он стал хорошим теологом и превосходным оратором, придерживался скорее традиций Сугерия, чем традиций Бернара Клервоского. Он стал епископом Парижа в 1160 году, а три года спустя уже начались работы по полной реконструкции храма.
Для того чтобы удобнее было подвозить материалы, проложили новую улицу – улицу Нёв-Нотр-Дам. [279] Находясь в Париже, папа Александр III пришел благословить закладку первого камня. Томас Бекет, [280] разругавшийся с Генрихом Плантагенетом и гостивший у короля Франции, успел увидеть, как поднимаются стены нового собора, прежде чем пасть убитым на пол своего собора – в Кентербери.
278
Сюлли Максимилиан де Бетюн, герцог Сюлли (Sully; 1560–1651) – знаменитый французский государственный деятель, герой многих романов о Генрихе IV, в том числе и романов Дюма.
279
La rue Neuve-Notre-Dame – дословно «новая улица собора Богоматери», она продолжается сегодня, как продолжалась и в XII веке, от реки до паперти собора.
280
Бекет Томас (Becket; 1118–1170) – английский церковный и политический деятель. С 1155 года канцлер королевства, с 1162-го архиепископ Кентерберийский. Выступал против политики короля Генриха II Плантагенета, стремившегося к подчинению английской церкви светской власти. Пытаясь найти поддержку у папы, Бекет бежал из Англии. После возвращения (1170) продолжал борьбу с королем. По указанию Генриха II был убит. Почитается как святой и мученик как в Англиканской, так и в Римско-католической церкви. Именно чтобы поглядеть на гроб Томаса Бекета в Кентербери, совершали свое путешествие герои «Кентерберийских рассказов» Джефри Чосера.
Алтарь был освящен папским легатом, кардиналом д’Альбано, через девятнадцать лет после начала работ, чуть позже патриарх Иерусалимский Ираклий проповедовал в соборе Парижской Богоматери Третий крестовый поход – патриарх стоял под открытым небом в недостроенном нефе, но туда уже вела с площади лестница в тринадцать ступеней. В то время собор не стоял прямо на земле, как сейчас: высоты тринадцати ступеней не стало – такова толща времени, столько почвы нанесли поколения на подошвах.
К тому времени, когда, после тридцати шести лет епископского служения, скончался Морис де Сюлли, оставалось еще возвести большой портал и две башни, и даже, кажется, кровля была неполной. Как ни грустно, но создатель собора Парижской Богоматери так никогда и не увидел фасада своего творения, того самого фасада, который сейчас считается символом Парижа, точно так же как Пантеон – символ Афин, Колизей – Рима, Вестминстер – Лондона, а Кремль – Москвы. Должно было миновать еще два столетия, чтобы строительство завершилось. Виктор Гюго, говоря о соборе, заметил: «Великие здания, как и высокие горы, – создания веков». [281]
281
В. Гюго, «Собор Парижской Богоматери», книга 3-я, глава 1 «Собор Богоматери» (Гюго В. Избр. произв.: В 2 т. Т. 1. М.: ГИХЛ, 1952. С 91. Пер. Н. А. Коган).
Печать Мориса де Сюлли. XII в.
Должно быть, Париж тогда был по-настоящему богат – и деньгами, и рабочей силой, – если сумел, несмотря на внутренние войны и разорительные экспедиции за море, продолжить строительство такого размаха.
А пока на лесах возводящегося собора еще суетились рабочие, в дворцовой часовне епископ Морис окрестил маленького Филиппа Дьёдонне Августа, единственного наследника мужского пола, какой был у Людовика Младшего, – удалось-таки королю заполучить мальчика в третьем браке. Этому маленькому Филиппу Дьедонне Августу и суждено было, выросши, завершить формирование облика Парижа.
Фасад собора Нотр-Дам
Завещание Филиппа Августа
Его назвали Августом, потому что он родился в августе, под знаком Льва.
Вундеркинды обычно встречаются в литературе, в искусстве, но среди правителей – чрезвычайно редко.
Августу было четырнадцать лет, когда страдавший преждевременным старческим атеросклерозом Людовик VII посадил его рядом с собою на трон, и подросток немедленно забрал у отца королевскую печать – что было равноценно отрешению короля от власти. Забрал и воспользовался этой печатью, чтобы присвоить все материнские замки и чтобы жениться, вопреки воле семьи и крупных феодалов, на родственнице и предполагаемой наследнице графа Фландрии Изабелле де Эно. Еще бы на ней не жениться: она ведь получала в приданое Артуа, и таким образом можно было расширить королевский домен! А когда архиепископ Реймсский воспротивился коронации Изабеллы, Филипп распорядился вручить новой королеве символы власти в Париже.
Кроме того, он бросил в темницы всех парижских евреев, причем это вовсе не было преследованием по религиозным мотивам, скорее фискальной мерой – жестковато проведенной национализацией банков. Как бы то ни было, освободил он их только после того, как пятнадцать тысяч марок помогли восстановить в надлежащем виде королевскую казну.
В следующем же месяце король Англии высадился в Нормандии и объявил по своим войскам боевую готовность. Филипп ответил на это такой же всеобщей мобилизацией армии и объявил, что намерен занять Овернь, после чего монархи встретились в Жизоре. Что же происходило там между приближающимся к пятидесятилетию Генрихом Плантагенетом, властителем половины Франции, и юным Капетингом, удерживавшим едва ли ее четверть? Что за колдовство было в уверенном голосе короля-подростка, чем этому почти мальчику удалось воздействовать на герцога-короля и заставить того отказаться от войны и признать себя вассалом юного сюзерена? Как бы то ни было, Филипп Август вернулся из Жизора, заключив союз с Плантагенетом, и союз этот развязал ему руки.
Филипп стал полноправным королем (Людовик умер), когда ему только-только исполнилось пятнадцать. В двадцать он уже одолел коалицию, организованную против него и включавшую в себя Фландрию, Эно, Бургундию, Реймс и Шампань, Блуа, Шартр, Сансер, Невер, Намюр, Лувен. Он сражался на севере, сражался на юге, он разгромил графа Сансерского в Шатийон-сюр-Луар, он взял приступом Санлис, он остановил графа Фландрии под Крепи-ан-Валуа, он захватил Сен-Кантен, он выставил в Компьени две тысячи всадников и четырнадцать тысяч пехотинцев против Филиппа Эльзасского… Он подкупом переманивал на свою сторону, он платил за измену и добился того, что в конце концов члены коалиции стали биться друг с другом, Генрих Плантагенет служил ему посредником, он обеспечил себе нейтралитет германского императора, он потребовал и получил в качестве наследства Вермандуа, город Амьен и шестьдесят пять замков… В двадцать один год он победил последнего члена коалиции, графа Бургундского, и навязал тому свои законы.