Париж в августе. Убитый Моцарт
Шрифт:
— А вы?
— Я? Чтобы они отстали, мне нужно веселиться, как безумному. Так нужно, поймите это.
— Это ужасно.
— Да…
Уилфрид состроил гримасу. Он не мог им объяснить, что эта женщина недавно потеряла мужа. Он пожал плечами. Дверь тихо закрылась. Одевшись, он тщательно побрился.
Омер бил кулаком по столу:
— Веселимся! Веселимся! Ненавижу тоску. А впрочем, я застрахован от любой тоски!
— Все веселятся, — гоготал Лелио.
— Вот и отлично.
Омер обернулся к лестнице
— Брюно, старина! Вы что, уже пьяны? Без сомнения, своей красотой мадам Эйдер заслуживает множества комплиментов, но не такого же сорта. Мадам Кароль Эйдер, я — к вашим услугам.
Он шагнул по направлению к Кароль и поцеловал ей руку. Она вздрогнула и прошептала:
— Благодарю вас, мсье Масс.
— Вы, остальные, подойдите. Надо вас представить, пока вы еще сохраняете приличный вид.
Кароль мужественно выдержала эти изъявления восторга и улыбнулась Омеру. Он протянул ей бокал.
— Веселитесь, мадам Эйдер, пейте, смейтесь, пойте! Как поживает мсье Эйдер?
Она закрыла глаза и задрожала. Содержимое бокала пролилось на пол. Омер очень умело разыграл замешательство:
— О, мадам, что с вами? Прошу вас, очнитесь. Простите мой вопрос, признаю, он был дурного тона. Взгляните на меня. Спешу заверить, что вы целиком и полностью можете положиться на мою скромность. Мсье Эйдер никогда не узнает…
— Замолчите! Замолчите!
Она позволила усадить себя в кресло, и Омер протянул ей другой бокал.
— Ну, ну, Кароль, не падайте в обморок из-за такой ерунды. Мы с вами в чудесной компании. Все останется между нами. Это, можно сказать, наше кредо. Например, мы не скажем мадам Масс, о том, что повстречались здесь. Вот, вам нечего больше бояться. Развеселитесь. Смейтесь, Кароль. Вы позволите себя так называть — Кароль? Просто мы категорически не любим употреблять фамилии.
Омер ликовал. Ему удалось заставить Кароль улыбнуться.
— Простите меня, мсье Масс.
— Омер, мы же только что договорились.
— Я глупо вела себя. Но, умоляю вас, не будем больше говорить об этом.
— Конечно, Кароль, мы не говорим больше об этом! Обещаю.
Он, очень довольный, исподтишка наблюдал за ней. Вечер получался чудесным.
— А вы не изменились, Кароль. А, вообще-то нет. Еще более опьяняющая и воздушная. Ваши черные глаза горят темным светом, и в них читается что-то вроде очаровательной тоски, как будто что-то вас тяготит.
Взгляд ее стал суров. Омер пришел в восторг от своей шутки.
— Ой, ой, злюка! Не хотите ли посмеяться? Посмеяться и потанцевать! Умоляю, подарите мне этот танец… Кароль?
Она машинально поднялась. Гостиная освещалась только свечами. На своей спине Кароль почувствовала ледяное прикосновение руки Омера.
— Не
Он танцевал хорошо. Кароль любила танцы. Легкое опьянение просачивалось внутрь ее сопротивляющегося тела. Это напоминало эффект от укола новокаина.
— Вот, уже лучше, Кароль. Выражение тревоги ушло с вашего лица. Правда, чудесная минута. Музыка для нас — это как губка для школьной доски. Все стирается. Забудьте. Необходимо все забыть. Все. Как-то, ребенком, я, забавы ради, в подвале родительского дома повесил кошку. И, верите ли, я абсолютно все забыл, я имею в виду эту кошку.
— Вы полагаете?
— Да. В противном случае, я не рассказал бы о ней.
Спустился Уилфрид. Брюно, невзирая на протесты, разжег камин, поэтому пришлось раскрыть все окна и двери. По стенам и по потолку протянулись огромные тени. Нэнси танцевала с Брюно. Уилфрид пил шампанское, наблюдая за движениями Кароль. «Она танцует. Жизнь продолжается. Чужая смерть, любовные наслаждения и почечные колики — все это лишь мгновение».
— Фрэнк, дайте-ка мне бутылку!
Фрэнк уселся на другую ручку кресла. Черная Молли подошла и положила голову ему на колени.
— Здравствуй, левретка, — сказал Уилфрид.
— Моя вина в том, — задумчиво изрек Фрэнк, — что я вижу слишком далеко. Я — экран рентгеновского аппарата. Когда я смотрю вот на эту левретку, как вы изволили выразиться, я вижу только ее скелет.
Черная Молли вздохнула, но не двинулась с места:
— Развлекаться с вами — большая глупость.
К ним подошла Кароль. Уилфрид предложил ей бокал шампанского, который она выпила одним махом.
— Еще один?
— Да, пожалуйста.
— Потанцуем?
— Если вам очень хочется.
— Мне хочется.
Однажды, они уже танцевали вместе под беспокойным бдительным оком Норберта, которому в танцах нравилась только музыка. Но тогда не было ни пламени от горящих в камине поленьев, ни свечей.
— Я хочу есть! — закричала Люси.
— Я тоже! — почему-то по-английски подхватил Брюно.
— Гусиная печенка! — скомандовал Омер.
Ладонь Уилфрида на талии Кароль была просто обжигающей.
— И не стыдно вам, Уилфрид, танцевать со мной? Ведь всем этим девушкам лет по двадцать пять.
— Это у них пройдет.
— С ними я чувствую себя неуютно. Уж очень они хорошо подобраны. Хоть одна была бы уродиной.
— Омер против.
— Кто такой Омер?
— Кто такая Кароль?
Она грустно улыбнулась:
— Я танцую. Я пью. Я улыбаюсь. Что вы можете подумать обо мне?
— Что вы так поступаете по принуждению и против своей воли.
— Да, но… но как вам объяснить? Мне нравится танцевать, пить шампанское и улыбаться. Это отвратительно.
— Нет, Кароль, ведь вы же не умерли.