Парижане и провинциалы
Шрифт:
Несколько капель крови, сверкавшие словно рубины и отмечавшие путь кролика, который перебегал из менее густого кустарника в более частые заросли, еще красноречивее доказывали это.
Дойдя до густых зарослей, Мадлен увидел, что проход, оставленный кроликом, стал гораздо шире после того, как за ним туда последовал Фигаро.
Мадлен обошел кустарник; возможно, Фигаро настиг кролика в этой чаще и, оставаясь недоступным постороннему взгляду, воспользовался этим своим положением, чтобы расправиться со зверьком в свое удовольствие; но, по убеждению Мадлена,
И в самом деле, Мадлен напрасно исследовал взглядом заросли: он совершенно ничего не увидел.
И тогда он позвал Фигаро.
В ответ на этот призыв, как ему показалось, послышалось одно из тех жалобных повизгиваний, которые собаки издают, испытывая прилив нежности к своим хозяевам или, напротив, тоскуя по ним.
Он вновь окликнул Фигаро, и вторично ему ответил жалобный визг.
Мадлен вошел в кустарник.
В своих высоких кожаных гетрах и велюровых штанах он особенно не рисковал. Однако, когда острые колючки дважды или трижды достали до его кожи, Мадлен решил идти дальше, лишь убедившись, что, приближаясь к середине зарослей, он тем самым приближается к Фигаро.
Он позвал в третий раз, и в третий раз Фигаро ответил ему; но жалобный визг, казалось, доносившийся из-под земли, перешел в завывания.
Фигаро не просто отвечал, он звал на помощь.
Мадлен больше не колебался и ценою нескольких новых царапин добрался до края ямы, которая напоминала отверстие колодца, расположенное на уровне земли.
На этот раз Фигаро, чувствуя, что к нему идут на помощь и не ожидая нового зова, издал продолжительное завывание, свидетельствующее о том, в каком затруднительном положении он оказался.
Мадлен понял все: погнавшись за кроликом, вероятно, нырнувшим в эту нору, Фигаро устремился туда вслед за ним и, упав в яму глубиной в двадцать футов, не мог выбраться на поверхность. Охотник как можно ближе подошел к зияющему отверстию, ударил ногой, и земля обвалилась под этим ударом. На Фигаро посыпался целый град камней, заставивший пса завыть отболи.
Не было никаких сомнений в том, что Фигаро провалился в нечто вроде западни, из которой он не мог вылезти.
Предстояло достать его оттуда, но предварительно следовало измерить глубину ямы.
Мадлен вырвал пучок сухой травы, скрутил ее, поджег и бросил вниз. Отверстие осветилось на несколько мгновений. И тогда он смог разглядеть выработку в каменной породе, имевшую глубину в пятнадцать — восемнадцать футов.
На дне ее Фигаро, встав на задние лапы, пытался вскарабкаться по стенам; но он не мог подняться так высоко, чтобы выскочить наружу.
Мадлен, разумеется, решил не оставлять Фигаро в столь сложном положении, но у него под рукой не было никакого приспособления, чтобы спуститься вниз, и из благоразумия он не мог рисковать, прыгая с высоты пятнадцати футов, чтобы помочь псу выпутаться из беды. Но, даже рискнув и прыгнув, он, очутившись рядом с Фигаро, оказался бы в такой же ловушке, как и тот.
Его взгляд упал на охотничий домик, и он вспомнил, что в его дворе стоит лестница высотою с пять-шесть метров — как раз это ему и было нужно.
Он прислонил ружье к кустарнику и направился к охотничьему домику.
Несколько минут спустя он вышел оттуда с лестницей на плече.
Фигаро, который стал издавать самые мрачные свои завывания, почувствовав, что хозяин уходит, теперь учуял его издали и радостно залаял, когда тот стал приближаться.
Мадлен большими шагами пробрался сквозь заросли, не обращая внимания на новые царапины, которые он мог получить, и решительно опустил лестницу в отверстие.
Фигаро подошел к лестнице и поставил на нее передние лапы, словно намереваясь двинуться навстречу хозяину и избавить его от части пути.
Но Мадлен, вернувшись, был скорее озабочен некой мыслью, только что пришедшей ему в голову, нежели тем, как вытащить Фигаро из западни.
Он убедился, что лестница прочно встала на землю, а верхний ее конец крепко уперся в край отверстия, стал спускаться вниз и вскоре целиком исчез под землей.
Без всяких происшествий он добрался до самого дна.
Фигаро ждал его там, держа раненого кролика в пасти, как доказательство того, что он был неспособен на преступление, в котором на миг его заподозрил Мадлен.
Но Мадлен, как уже было сказано, с некоторого времени полностью был поглощен какой-то новой заботой. Он приласкал Фигаро и похвалил его, сказав ему: «Хорошая собака». Затем, более не интересуясь ни Фигаро, ни его кроликом, он высек огонь и зажег свечу.
Фигаро наблюдал на его действиями взглядом, в котором сосредоточился весь разум, каким наградил его Господь; но было ясно, что пес не в силах понять, ради чего его хозяину понадобилось освещать эту своеобразную пещеру, когда он мог выбраться сам и помочь выбраться ему на солнечный свет, казавшийся собаке гораздо предпочтительнее свечи.
Но, похоже, это обследование, на которое Фигаро не согласился бы потратить и секунды, представляло для Мадлена огромный интерес, так как он, поднося свечу к стенам выработки, внимательно разглядывал и изучал следующие друг за другом слои.
По мере этого осмотра, который сопровождался звучными возгласами «А-а!», с каждым разом становившимися все громче и громче, лицо Мадлена приобретало все более радостное выражение.
Чтобы основательно все проверить, он трижды взбирался на две трети вверх по лестнице и дважды спускался вниз.
Во второй и третий раз с ножом в руке он постучал по камню, и звуки, которые издали три расположенных друг над другом слоя, эти звуки, заметно отличавшиеся по тональности, казалось, целиком и полностью удовлетворили Мадлена.
Спустившись с лестницы, Мадлен осмотрелся вокруг и определил, что от центра, то есть от того места, где он стоял, расходились, подобно лучам звезды, четыре галереи. Он одну за другой обошел все галереи, по-прежнему внимательно осматривая стены, и результат проведенного обследования, похоже, был весьма благоприятным и обнадеживающим.